В газете, в разделе объявлений, Генрих нашел призыв к розыску доктора Горовиц. Он подумал, что высокую, голубоглазую, стройную блондинку, даже имея фото, в Амстердаме можно искать месяцами. Почти все женщины города отвечали описанию.

Генрих жевал сладкую, горячую вафлю, вспоминая давешнюю девушку, с остановки речного трамвая, в синем костюме и шляпке, тоже блондинку. Он увидел стройные, немного покачивающиеся бедра, длинные ноги, в хорошо скроенной юбке, ниже колена. Генрих, сердито, сказал себе:

– Оставь. Ты обещал, ничего такого до победы. Тем более, папа и Эмма тоже в группе… – Генрих рассказал отцу о связях с англичанами. Граф Теодор вздохнул:

– Милый мой, боюсь, что о будущем Германии мы должны позаботиться сами. Военный переворот… – голубые глаза отца блеснули холодом, – быстрая казнь банды, без суда и следствия, и немедленная капитуляция… – Генрих пожал плечами:

– Если верить Максу, то сумасшедший собирается разбить Британию до Рождества, а потом заняться Россией…

– В России он завязнет, – решительно отозвался отец, – невежественный ефрейтор не слушает людей с военным образованием. Танковый прорыв через Арденны удался только потому, что французов ввело в заблуждение затишье на фронте. У них тоже хватает косного генералитета, – усмехнулся отец, – на первой войне танки еле двигались. Многие, до сих пор, считают, что механизированные соединения не являются решающей силой в сражениях. Что касается России… – отец подошел к большой карте Европы, на стене кабинета, – то ее кто только не пытался поставить на колени, милый мой. И никому не удавалось… – граф смотрел в серые глаза сына. Он думал, что надо оставить Генриху и Эмме письмо:

– На всякий случай, – сказал себе Теодор, – девочка должна знать о матери. Могилы Ирмы не осталось, после погромов, но все равно… После войны, после казни Гитлера синагоги восстановят, сюда вернутся евреи. Девочка еврейка, по их законам. Нельзя скрывать такое… – он не стал затягивать. Теодор положил в сейф, в кабинете, конверт, адресованный младшему сыну и дочери:

– Если… когда переворот удастся, – решил граф, – я все скажу Эмме. Она поймет, она взрослая девочка. А письмо… – он повертел конверт, – просто сожгу… – у графа в кабинете стояла спиртовая плитка. Отец, сварив кофе, велел сыну:

– Постарайся найти дорогого друга. Он, наверняка, передает сведения в Британию. Без связи мы как без рук, нельзя оставаться в молчании. С лагерями в Польше… – граф Теодор поморщился, – со слухами, что в Пенемюнде полигон расширяется… – Генрих кивнул:

– К Вернеру фон Брауну я наведаюсь, непременно. Буду, в присутствии начальства, намекать, что в Пенемюнде надо построить лагерь… – Генрих, криво, улыбнулся:

– Лагеря вошли в моду. Экономия средств… – отец привлек его к себе, обняв за плечи. Пахло знакомой, туалетной водой. Закрыв глаза, Генрих посидел, как в детстве, привалившись головой к плечу отца. Аттила, лежавший на диване, проснулся. Пес ласково лизнул руку Генриха.

– Забудь… – велел себе Генрих, все еще видя легкую походку женщины. Он быстро дожевал вафлю. Отец не спрашивал у него о женитьбе.

Граф Теодор, смотря куда-то вдаль, сказал:

– Надеюсь, ты понимаешь, что не стоит подвергать риску близких людей. Очень тяжело жить, когда не можешь признаться, даже жене… – оборвав себя, он добавил:

– Эмме всего шестнадцать. Когда она замуж соберется, Германия избавится от безумия, окружающего нас… – они с отцом не говорили о таких вещах, но Генрих понимал, что оба старших брата закончат смертной казнью, или пожизненным заключением.

– Не жалко… – он читал новости. В Северном море продолжались сражения, Москва объявила о создании советских республик, в Прибалтике:

– Сталин получил подачку… – горько подумал Генрих, – неужели у них нет никого в Берлине? Неужели они не знают, о следующем лете? Не может быть. Питер говорил, что фрейлейн Рекк связана с советскими агентами… – фрейлейн Рекк весной вышла замуж, за своего режиссера. Генрих не мог начать за ней ухаживать. Только высшему кругу нацистских бонз, негласно, позволялось иметь подобные связи. Фюрер призывал немцев к скромности и супружеской верности. Генрих допил кофе:

– Русские не станут вербовать аристократа. Папа такого не слышал, а он всех дворян знает. Скорее, кого-то с левыми симпатиями. Они все уехали, те, кто успел… – Генрих перебирал в голове персонал министерств. СС он отмел сразу. Кандидатов проверяли, чуть ли не до седьмого колена:

– Вряд ли это офицер, – Генрих расплатился, – скорее, штатский служащий. Может быть, инженер, экономист. До прихода Гитлера к власти они часто ездили в Советский Союз… – фон Рабе вышел на рынок:

– И что я скажу советскому агенту, даже если его найду? – хмыкнул Генрих:

– Здравствуйте, я работаю на Британию, и считаю, что нам надо сотрудничать? Во-первых, в обстановке доносов он посчитает меня провокатором, и будет прав, а во-вторых… – он заметил играющие золотом, светлые локоны какой-то женщины, – у меня не было разрешения от Джона. И вряд ли я его получу. Я вообще ничего не получу, и не отправлю, если не отыщу дорогого друга… – сегодня Генрих надел штатский костюм. Старший брат, на весь день, уехал в Гаагу, в художественный музей.

– Риксмузеум он посетил… – угрюмо подумал Генрих, – наверняка, местное гестапо получило задание кое-что отправить в Берлин, на виллу. После суда над преступниками, папа хочет лично проехать по Европе, вернуть картины законным владельцам… – Генрих видел рисунок обнаженной женщины. Набросок всегда находился при брате. Младший фон Рабе справился в художественной энциклопедии:

– Не может быть, что это Ван Эйк. Подражание, этюд какого-то фламандца. Но подпись? Макс не расстается с эскизом. Значит, он тоже подозревает о его ценности… – в дверях отделения стояла маленькая очередь.

Эстер, заходя на почту, обернулась.

Вчера она провела с малышами два часа, в Ботаническом саду. Эстер покатала детей на каруселях, и купила вафель. Мальчики рассказывали о Мон-Сен-Мартене. Сидя на скамейке, она обняла близнецов:

– Конечно, дедушка Виллем и бабушка Тереза были вашими родственниками. Мы все одна семья. Вы должны заботиться о Маргарите. Она ваша сестра, младше вас… – дети прижимались к ее боку, в теплом полдне пахло цветами. Иосиф и Шмуэль перемазались мороженым и сиропом. Они говорили о Гамене. Мальчики решили тоже завести собаку или кошку. Эстер знала, что дети ничего не скажут отцу. Сыновья держали ее за руки. Иосиф улыбнулся:

– Мы будем в парке встречаться. Это наш секрет… – Шмуэль кивнул:

– Даже если мы заговорим, мамочка, то никто ничего не поймет. Взрослые не понимают, когда мы с Иосифом болтаем… – близнецы хихикнули.

Элиза пришла с Маргаритой, в коляске, с Гаменом. Дети бегали по дорожкам. Элиза рассказала Эстер о надписях на двери. Доктор Горовиц усмехнулась:

– Думаю, это не последний раз. В Амстердаме не все евреи собираются подчиняться требованиям немцев. И не все голландцы… – она, все равно, не хотела рисковать.