Все думают, что это и есть кульминация праздника – инициация пройдена, можно собираться домой, но нет, ха-ха-ха, это был ложный прыжок, специально, чтобы ярче зазвучал Истинный Катарсис. Торжествующий отец выносит поднос с суши, соевый соус и две деревянные палочки. Наступает глубокая тишина, которую не в силах преодолеть даже греческий фолк, достающий из динамиков до луны. Гости стараются не переглядываться, молчат, но брови сами собой изображают скепсис, и вот уже прошелестело пущенное кем-то в задних рядах (вероятно, тестем) слово «тараканы».

Торжество окончено. Кругом валяются пластиковые стаканчики, обрывки бумажных колпачков, раздавленные коробочки с соком. Папаша один. Он ест квадратный метр суши, запивая его виски, и бормочет: «Лосося они не понимают. Барана им подавай! Деревня, обыватели, мещане». И с отвращением сплевывает на пол икру летучей рыбы.

Самый лучший мед – из чабреца. А самый лучший чабрец – с лысых греческих островов типа Скироса. Там жарко, сухо, цветы сдаются, вянут, а чабрецу в кайф. Это только с виду он кустарник. В душе он мужественный стойкий кактус. Который плевать хотел, что летом экспозиция адски передержана. У него свои отношения со светом. Чабрец им дышит. Им живет. Жадно сосет из плоти земли силу, из солнца – сласть и нежность. Пчелы перегоняют его нектарную отрыжку в жидкое золото.

А затем происходит следующее. Человек берет ложку, льет мед в неглубокую тарелку. Минирует его грецким орехом и еще сверху пальцами трусит благовонную корицу. Зачарованно смотрит на солнечную реку и направляет ее русло к себе в рот. Мед начинает работать, заправлять чресла ракетным топливом. Рецепторы взрывает сверхновая. Вялый будничный негатив опаляется крышесносным позитивом. Это только с виду мед. На самом деле это дистиллированный, концентрированный рай. Неофиту его надо давать по капельке, а грешнику вообще легко передознуться. Дедушка рассказал историю. У них в деревне некий жадный до впечатлений Петрос объелся меда и лег помирать. От большого количества хорошего ему стало плохо.

– К счастью, – заливается смехом дедушка, – рядом оказался Александрос и отвел его.

– К врачу?

– Нет, в таверну.

– Но зачем?

– Как это зачем? – спасать. И спас, между прочим.

– И что же он ему дал?

– Анисовую водку.

В этом засвеченном солнцем мире даже яд и антидот поменялись местами.

Андреас и Роза поехали на Эвию купаться. Перед отъездом устроили отвальную импровизацию. Сделали так: две бутылки белого, на закуску тушеные баклажаны, длинненькие, полосатые, с вострым носиком. Роза вжик – и организовала в блендере домашний майонез. Хлеб – черный круглый, как дома, ни в коем случае не клеклый, а с рассыпчатой пышной плотью. Нарезали его сперва ломтями, но потом просто отщипывали маленькие кусочки пальцами, чтобы макать в соус. Естественно, фе-та-орегано. Все красивое, летнее, легкое. В бокалы положили лед. Нам вилки, а Андреасу, как любителю Востока, палочки.

Андреас пожелал всем беззаботного лета и вдохновенных купаний, а потом спрашивает:

– Ну, что русские-то про нас говорят?

Я поморщилась – в том смысле, что ничего хорошего. Ругают!

– Правильно! – обрадовался Андреас. – Мы это заслужили. Ни фига же не делали, не работали, утопили страну в коррупции и бардаке. Поделом нам.

– Слушай, а я вас защищаю. Намекаю, что не только вы в проблемах виноваты. Рассказываю, какие вы гармоничные.

Андреас так изумился, что даже потерял с палочки баклажан.

– Катя! – воскликнул он. – Пойди и скажи своим людям очень большое извините за то, что ввела их в заблуждение. Мы худшая нация на свете. Обольстились, как скоты. Понакупили машин в кредит. Платим на пляже за кофе и лежак десять евро. Мы, греки! Платим десять евро зато, чтобы искупаться! Поубивали философов своих, теперь пожинаем плоды.

Я разволновалась. Признаться, заревновала даже. Какая, думаю, сила рефлексии, какая острая, как нож, совесть! А мы чем хуже?

– Но русские тоже не подарок! – возразила я. – И что это за философы, которых вы убили? Вот у нас есть целый философский пароход!

Андреас только улыбнулся моей попытке примазаться и сравнять счет.

– Что вы?! Детишки сравнительно. Мы срезали корень, а вы только пообрывали ветки.

Новости на этот час таковы: греки казнили Сократа и просят прощения.

Приехал из деревни дядя Янис. Винодел, умница, эпикуреец. Носитель универсального греческого сознания, которое, как атом, заключило в себя Вселенную в миниатюре. Прожил красавицу-жизнь – не дурак выпить, поесть со вкусом и повитийствовать. Типичный пьедестал рутинных запросов выглядит так: свой дом, хорошая машина и крутая работа. В Греции призовая ситуация другая: тень, стакан белого вина и собеседник.

Да, приоритеты разные, а проблемы те же. Дядя Янис постарел, и у него заболело сердце. Медики недолго думая хрясь – и ампутировали ему все удовольствия: соль, сахар, жирное вкусное мясо. И алкоголь.

– Как же вы теперь, дядя? – спрашиваю я.

– Ты знаешь, соль, сахар, свиные отбивные – это ерунда. Пыль. Я спросил доктора – но вино? Ведь это не напиток, а живой организм. Друг. Рождается, живет, составляет тебе компанию. Вино как ребенок – чтобы оно выросло крепким и здоровым, надо его любить и заботиться о нем. Его нельзя держать в грязи, холоде и на жаре. Заболеет. Доктор! – сказал я. – Вы же кардиолог. Понимаете. А вдруг не выдержит сердце? Я одинок. Своих детей у меня нет. Что же мне делать?

Врач помолчал, почесал затылок и ответил:

– Ну бог с вами! Усыновляйте. Но не больше двух стаканов в день.

Рождество, слава богу, пережили, впереди следующий важный этап – Новый год. Главный вопрос – что на горячее. Утка, кролик, молочный поросенок? Магазины усложнили задачу, выложив на изобильные прилавки неведомых зверушек: фазана, цесарку, оленью ногу. Крупные рыбины лежат в чистом блестящем льду, одинокие и красивые, как Мертвая царевна в хрустальном гробу.

Мальчик спрашивает у папы, прочитав ценник по складам:

– А что это, папа, такое – паштет из кабана в амаретто? Разве можно убивать кабана? Разве его не жалко?

– Видишь ли, сынок… Как бы тебе сказать… Не то чтобы можно убивать кабана… Это негуманно… Но, в принципе, если его перед этим напоить амаретто…

Две женщины, обремененные гомеровского размера тележками, остановились на паркинге. Одна рассказывает другой:

– Ну и ты представляешь себе, он пообещал! Железно! В новом году – все! Точно бросает курить.

– А как он закрепил свое обещание? – живо интересуется вторая. – Какие дал гарантии?