– А почему бесценный? – удивляется Нёхиси. – Какой от них толк, если размером со стрекозу? Их же даже не разглядишь.

– Вообще-то, в сновидениях люди обычно гораздо внимательней, чем наяву. За любую незначительную деталь способны зацепиться и вырастить из нее целый мир. Но дело даже не в этом. Драконы старой Мадлен, как выяснилось, охотно едят пауков, которых безответственно развели в общем пространстве другие сновидцы, а те принялись обильно плодиться, уже до экологической катастрофы было недалеко. Но драконы численность этих красавцев быстренько подсократили. Что, на мой взгляд, отлично. Людям обычно не нравится видеть во сне пауков, и я не исключение.

– Просто ты не умеешь их готовить! – хором говорим мы с Нёхиси, и я тут же прикладываю палец к губам: наша важная дама едва ковыляет, но пока мы трепались, она уже прошла почти половину лестницы и приближается к нам.

Остановившись возле забора, прямо напротив моей свисающей сверху ноги, старуха задирает голову и некоторое время разглядывает меня с таким интересом, что я бы дорого дал за возможность узнать, кого она увидела на моем месте. Но привычки фотографировать незнакомцев телефоном мадам Мадлен не имеет. И отразиться мне здесь совершенно не в чем, увы.

Наконец нервы у меня не выдерживают, и я говорю:

– Добрый день!

– Добрый день, – приветливо отвечает мадам Мадлен. – Хорошо, что вы заговорили, а то я стояла, гадала, кто вы: манекен, наряженный мушкетером, или все-таки живой человек в костюме мушкетера. А спрашивать было неловко.

– Очень даже живой, – заверяю ее я. – Как мало кто в этом городе! – И решив, что надо как-нибудь объяснить свой экзотический облик, зачем-то возникший в воображении моей собеседницы, добавляю: – Жду коллег. У нас фотопроект.

– Искусство – это прекрасно, – величественно кивает старуха и наконец идет дальше. Шаг, передышка, еще один шаг.

Таня у меня за спиной беззвучно хохочет, закрыв рот руками. «Мушкетер! – восхищенно шепчет она. – Ты – и вдруг мушкетер!»

– Мушкетер короля, заметь, – с достоинством подтверждаю я. – А не какой-то бессмысленный гвардеец кардинала. Учись, как надо завоевывать женские сердца.

– Мне-то зачем? – изумляется Таня.

– Просто так, чтобы были. Лишнее женское сердце в хозяйстве никому не повредит.

– Вы так все пропустите, – укоризненно говорит Нёхиси. – А там есть на что посмотреть.

Там и правда есть на что посмотреть. Наша лестница теперь обрывается на краю невесть откуда взявшейся пропасти, но дело не в самой пропасти, а в том, что скрывается на ее дне, там, внизу, в позолоченной солнечным светом, жемчужной от влаги долине, где стоит город; впрочем, нет, не стоит, течет. Зыбкий и переменчивый, он словно бы соткан из дождей и фонтанов, струи, бьющие из земли и стекающие с небес, переплетаются и складываются в дома причудливых форм, с винтовыми лестницами на крышах, устремленными в небо и растворяющимися в облаках.

Вот это мадам Мадлен, вот это она выдала. Сколько я всего на своем веку перевидал, но подобного, кажется, никогда не…

– Никогда такого не видел, – говорит Нёхиси.

– Даже ты?!

– Даже я. Только однажды, очень давно слышал легенду – совершенно напрасно смеешься, я не шучу, там, откуда я родом, тоже есть легенды и сказки – о городе, который вечно идет, как дождь, одновременно оставаясь на месте. И жители города текут вместе с ним, ежесекундно изменяя свой облик, характер, взгляды и настроение, но при этом, конечно, оставаясь собой. Может быть, это он и есть? Ну и подарок! Ну и мадам Мадлен! Сумела меня удивить.

Тем временем, сама мадам Мадлен стоит на краю лестницы, в смысле у края пропасти и, не отрываясь, смотрит вниз.

– А ее сердце выдержит такое потрясение? – робко спрашивает Таня. – Она же старенькая совсем.

Я пожимаю плечами.

– Да чего там выдерживать. Выдержало же оно долгую жизнь без этого города. И без малейшей надежды хоть когда-нибудь… Ох!

Охаем мы втроем удивительно слаженным хором – особенно если учесть, что один из нас кот, вторая видит сон, и только я в достаточной мере человек, чтобы охнуть от ужаса и восторга в тот миг, когда грузная рыжая старуха отбрасывает в сторону палку, единственную надежную опору, связывающую ее с этой землей, и делает шаг вперед. И не падает; впрочем, и не взлетает, а становится ярким, рыжим от хны дождем и льется вниз.

– Это как же? – жалобно спрашивает Таня. – Что теперь с ней будет? Она упадет? Умрет?

– Скорей уж наоборот, воскреснет, – растерянно откликаюсь я.

– Некуда тут было падать, – напоминает Нёхиси. – Эта пропасть нам только мерещится, вы чего?

– Но она же правда исчезла, – голос Тани дрожит. – Ее нигде нет, а палка осталась, вон, валяется, в самом низу лестницы. И только не пытайтесь списать на то, что я сплю. Я-то, может, и сплю, а вы точно наяву все это творите. И мадам Мадлен пропала наяву.

– Да ладно тебе – пропала. Просто вернулась домой до срока. Там сейчас небось веселый переполох, и за вином в лавку уже побежали, – говорит Нёхиси. – Это мало у кого получается, – добавляет он. – На моей памяти она всего четвертая. Нам сегодня удивительно повезло.

– …а тебе уже рассказывали легенду о Жаровски? Ну, про студента-гуманитария чуть ли не с кафедры востоковедения, который по рассеянности перепутал аудиторию, зашел на лекцию к математикам, где как раз разбирали полное доказательство теоремы Ферма, посидел, послушал, сказал: «Так можно же проще!», вышел к доске, написал буквально три строчки, извинился: «Вообще-то я с другого факультета», – и ушел, оставив аудиторию обтекать. На этом месте рассказчик обычно делает круглые глаза и сообщает, что профессор демонстративно посмеялся над выскочкой, но решение тщательно переписал в тетрадку, а двумя днями позже, конечно же, умер от инфаркта, а тетрадку – еще раз конечно же! – так и не нашли. Вот сразу ясно, что древняя история, сейчас бы все сфотографировали телефонами – если бы было что.

– Трижды, – улыбается Томас. – В том числе начальство, с назидательным выводом: вот почему своих студентов надо знать в лицо. По-моему, это такая типичная страшилка для преподов-новичков, как и все остальные истории про гениальных первокурсников, которые у нас вместо Гроба-На-Колесиках и Черной Руки – все знают, что их не бывает, но слушать все равно интересно. А ты откуда знаешь про Жаровски? Ты разве преподавал в нашем универе?

– Ну так друзья там работали, – пожимает плечами отец. – Они эту байку на хвосте принесли. Мы смеялись, что легенду явно сочинили гуманитарии, чтобы их боялись. Но никто их не боится все равно.

– Тем более, что перепутать аудиторию у них при всем желании не получится, – смеется Томас. – Из их корпуса к нашему через полгорода придется чесать.