можешь не переживать, у Кэтрин на эту роль имеется свой орёл.

— Индюк ты, а не орёл, ответил Тони.

— Ладно, проехали… Так тебе поэтому нужна была Кэтрин, потому что ни один опытный адвокат за такое дерьмо даже палец об палец не ударит взяться?

— Разумеется, подтвердил Тони.

(Стив): — Ладно, я поговорю с ней об этом, можно идти?

(Тони): — Да, спасибо Стив.

(Стив): — С тебя чётки и нарды.

(Тони): — Кретин…

На этом Стив покинул кабинет Тони. Он конечно был очень рад тому, что теперь его задачи — яснее некуда, но праздновать не было времени. У Стива были иные планы, помимо посиделок с Тони, и сейчас он во всю спешил эти планы поскорее реализовать. Его сердце билось так, будто сейчас вырвется из груди. Эмоции слегка переполняли его, хотя внешне он по прежнему походил на дагестанского чемпиона по борьбе. Один только шрам в левой брови придавал его образу некую строгость, поэтому любое его слово звучало так, будто он говорил на немецком, а не русском и уж тем более польском. Он не планировал возвращаться домой, а напротив сразу двинуться по своим делам, однако домой вернуться всё же пришлось. Проходя по лестнице, он задолжал тёте Кларе новое ведро воды, так как в старое случайно наступил, опрокинув его… С собой заодно. Благо хоть не ушибся, и приземлился не лбом в лестничную площадку. Бедная женщина только устроилась на работу, и тут же чуть не заработала инсульт в качестве премии, Стив сильно её напугал, внезапно грохнувшись за её спиной, и гремя ведром. Но помимо извинений, Стив не издал не единого звука. Тётя Клара распереживалась, и настоятельно порекомендовала медпункт. Но Стив продемонстрировал что с ним всё в порядке, метнувшись кабанчиком до ближайшего магазина, захватив с собой тортик, в качестве извинений. Однако их разговор был максимально коротким. Словив такси, Стив добрался наконец таки до своего дома, принял душ, и назначил встречу Кэтрин. Он тоже скучал по ней. Искренне. И сейчас ему безумно хотелось выразить ей это. В его вазе, а вернее сказать ведре, терпеливо ожидал своего часа букет из ста тридцати трёх красных роз. Что самое ценное, из того, что способен дарить друг другу абсолютно каждый, что при широкой доступности — нисколько не обесценится? В чём предложение всегда равно спросу, и спрос не всегда равен предложению? Стив полагал что это — эмоции. Он поделился этим с Кэтрин, в салоне такси.

— Почему именно эмоции? — Поинтересовалась Кэтрин.

В ответ на что Стив объяснил: — Люди дарят друг другу разные подарки, порой необходимые, но рано или поздно они либо придут в негодность, либо их заменят более новыми, и практичными, если речь идет о вещах. Как бы тебе не нравились к примеру цветы, получай ты каждый день по тысяче одной розе, вскоре тебе это не только надоест, и превратится в рутину, ты при этом ещё элементарно уморишься от этого, как ментально, так и физически, ибо спустя какое то время сотни букетов станут буквально превращаться в мусор, а выносить мусор по несколько раз за день — это такое себе удовольствие. И что останется, в тени этого мусора, бывшего когда-то букетами прекрасных цветов? Кэтрин волнительно, с неподдельным интересом смотрела на Стива, ей очень нравилось, когда он что-то рассказывает: — Эмоции, заключил Стив. Многие подарки бесполезны на практике, как те же цветы, но женщины любят цветы, по той же самой причине, по которой они любят эмоции. Когда Стив закончил свою речь, Кэтрин уже всё сама поняла. Такси к тому моменту остановилось у кинотеатра. Стив расплатился, придержав Кэтрин за оголённые бёдра, вышел из машины, и подал Кэтрин руку, открыв дверь с её стороны. С таким тяжёлым букетом это было весьма кстати. Кэтрин еле донесла его до зрительского места. Благо долго нести не пришлось, ибо билеты были заказаны на последний ряд. Начался фильм. Это была романтическая комедия, с элементами мелодрамы, и Кэтрин очень нравилось. Но ещё больше ей нравилась крепкая рука Стива, медленно ползущая от её колена вдоль бедра, и обратно, каждый раз «проходя» всё больший маршрут. Было тяжело вести себя естественно, и на пятнадцатой минуте фильма Кэтрин уже прикусывала губу, крепко сжимая неугомонную руку Стива в своей ладошке. Единственный сидевший в их ряду, где-то на краю дедушка искоса время от времени поглядывал на пару, и улыбался. Кэтрин сидела как раз с той стороны, где у старика был доступный обзор. Он видимо уже стало быть начал забывать на какой конкретно фильм пришел: тот, который достигал кульминации на экране, или тот, который начинался слева от него, в реальном времени и пространстве. Перчинки добавляла любовь Кэтрин к коротким платьям. Что касается её, она положила голову на плечо Стива, широко раздвинув свои тонкие, гладкие ножки, и тяжело дыша, накрепко, мёртвой хваткой держалась за колено Стива… Хорошо, что фильм звучал из мощных колонок, достаточно громко, надёжно приглушая её тяжелые вздохи. Рука Стива сползла между бёдер Кэт, в самый что ни на есть — край. Его пальцы плавно и медленно разглаживали ткань её мокрых трусиков. Они промокли настолько, что Стив практически не ощущал своими пальцами ткань, но всё равно, ловким движением сдвинул ткань вправо, и вонзил по-глубже средний и безымянный пальцы, раскачивая кистью руки, так, что нижняя часть его ладони тёрлась о клитор. Вздохи и сердцебиение Кэт учащались прямо пропорционально нарастающему темпу, с которым Стив ласкал её между ножек. Во всём зале, сильнее чем у Кэт, сердце билось наверное только у дедушки, который уже вот-вот и добавит к своей медицинской карточке справку о косоглазии. Стив так же заметил его наблюдения боковым зрением, но единственной его мыслью, в качестве ответной реакции были: инсулин и валидол. Спустя ещё несколько минут, Кэтрин едва сдерживала конвульсии своего тела. А темп, с которым Стив шевелил пальцами, и потирал ладошкой — только лишь нарастал. Подушечки пальцев Стива уже сморщились от длительного нахождения в объекте своей любви, и плотно зафиксировав определенную точку, Стив несколько раз ритмично, чуток грубовато вдавил их в горячую, влажную плоть, затем вынул их, достал из своего кармана платочек, и протёр им насухо прямо под Кэтрин. Из за всех сил она слегка приподнялась, чтобы предоставить ему такую возможность. Косоглазие дедушки почти достигало своего апогея, и казалось