игры, когда я домой пришел, сумку разбирать не стал и просто бросил в коридоре. А сам на диван плюхнулся.

– И долго пролежал?

– Долго, до самого вечера. Пробовал книжку почитать, да не смог. В книгу смотрю, а перед глазами то Зацепин этот разбитым носом сипит, то Олеська моя. Как представлю себе, что она там с кем-нибудь другим кружит, так аж в горле ком. Так что долго я лежал, а вечером на эти чертовы танцы поперся.

– Жалеешь теперь, поди, что поперся?

– Вот еще! Если бы не пошел, как бы там оно еще кончилось…

– Ты о чем?

– Да все про Олеську! Вон она как с этим Липницким вальсировала!

– Так ты у нас ревнивец, оказывается.

– И что с того? Олеська – она моя! Чужого мне не надо, но и своего не отдам… – Мишка отвернулся и надул губы, как капризный карапуз.

– А ее мнение на этот счет тебя не интересует?

Мишка еще сильнее надул щеки.

– Да какое там мнение! Она все это специально делает, чтобы меня позлить, вот и крутит хвостом от скуки.

– Ладно, с этим вопросом разобрались. Увидел ты, как твоя зазноба с другим общается, и…

– Подошел, слово за слово, отошли в сторонку, и пошло-поехало, – Мишка принялся тереть виски.

– Голова болит?

– Есть немного. Этот Липницкий мне разок хорошо попал, да и в общей суматохе еще пару раз здорово попало.

– Ну ничего, пройдет. Дальше рассказывай.

– А чего тут рассказывать, помахали кулаками, с ног он меня сбил, а дальше все как с ума посходили. Потом ваши набежали, в свистки свистят, руки всем крутить начали, ну я и свинтил по-быстренькому. Домой пришел, кровь смыл и рубашку постирал. Рубашка вся в крови была, и рукав один оторван. Хотел было в кровать лечь, а тут стук в двери. Открываю, а за дверью Оса стоит. Оса – это Витька Дьячук! Сосед наш из второго подъезда. Сопляк совсем, а среди своих мазу держит так, что мама не горюй! – Мишка беззлобно ухмыльнулся. – Ему еще только тринадцать, но наши старшаки его к себе уже допускают!

– Наши – это твои дружки?

– Ну да. С членами команды своей я, если тренера не считать, не особо близок. А с ребятами из нашего района общаюсь регулярно.

– Ты у них тоже в авторитете?

– Ну да, а что?

– Да так, ничего, продолжай. Пришел к тебе Оса, и что?

– Оса, как я уже сказал, мелкий еще, поэтому его самого и его дружков пока на танцы не пускают. Потому-то они обычно возле танцплощадки на деревьях сидят. Смотрят.

– Это Оса тебе рассказал, что в Летнем саду труп нашли?

– Он. Сказал, что, когда все наши после драки смылись, милиционеры в кустах труп нашли. Убитый, говорит, тот самый смоленский футболист, который меня на поле у «штрафной» подковал. А еще говорит, что возле убитого нож нашли, точно такой же, как мой. Я тогда сразу недоброе почуял. Сунулся в сумку, а ножа-то и нет! – Мишка поежился. – Что тут говорить, испугался. Позвонил Митрофанычу, рассказал, что да как, а он мне так строго и говорит: «Точно не ты убил?» – «Нет, – говорю, – не я!» После этого он мне велел дома сидеть, пообещал, что придет, да только не успел. Спустя минут десять милиция ко мне явилась. Упаковали меня в «воронок» и сюда привезли. Вот и вся моя история.

Зверев кивнул и снова уткнулся в материалы дела. Спустя несколько минут он убрал документы в папку и сказал:

– Ладно, паря! Пока отдыхай. Проверим мы твои слова и в том, что произошло, разберемся.

Мишка фыркнул.

– Так уж и разберетесь?

– Разберемся, это уж я тебе обещаю. Если не убивал никого, то выйдешь отсюда, а если соврал, то уж не взыщи – схлопочешь по полной. Это я тебе тоже обещаю.

* * *

Вечером, придя домой, Зверев лег в постель чуть раньше обычного и долго не мог уснуть. Он думал о Шамане, Лопатине и почему-то об Эмилии Эдуардовне, которая так настойчиво расхваливала ему фильм про подводников. Когда Зверева наконец-то сморил сон, уже светало.

Звонок будильника заставил его вскочить, и он не сразу понял, что же так бьет ему в мозг. Спазм сжал виски, и Павел Васильевич с трудом заставил себя не застонать. Хлопнув по трезвонящему будильнику ладонью, он поставил чайник и, не дождавшись, когда тот закипит, выключил плиту. Оделся, отметив про себя, что делает это небрежно, без привычных ему трепетности и аккуратности. Он вышел во двор и жадно вдохнул утренний, пока еще не успевший накалиться воздух. Снова почувствовав боль в висках, он решил, что не стоит спешить на работу, к все тем же бумагам и протоколам. Поэтому прежде чем направиться в управление, он решил встретиться еще с одним свидетелем.

Глава четвертая

Центральное почтовое отделение, в котором, по имевшимся у Зверева данным, вот уже несколько лет работала подружка Шамана Олеся Купревич, представляло собой серое одноэтажное сооружение с помятой крышей и решетками на окнах. Когда Зверев подошел к зданию, он увидел, что единственная дверь, ведущая на Главпочтамт, подперта кирпичом, а сам вход наполовину перекрыт стареньким грузовичком, «ЗИС-фургоном», выкрашенным синей краской. Видимо, грузовичок только что привез почту, поэтому у входа скопился народ. Двое помятых мужичков выгружали из фургона какие-то ящики и коробки, один из них держал в зубах папироску, второй постоянно шмыгал носом и что-то жевал. Ни первый, ни второй грузчик, видимо, особо не обращали внимания на то, что несколько человек из числа посетителей уже давно не могут попасть внутрь здания и терпеливо ожидают, когда закончится разгрузка почты. Зверев снова ощутил боль в висках и сказал самому себе, что, наверное, тоже стоит подождать. Однако, когда один из грузчиков поставил возле фургона