class="p1">Я поднимаю руку, не желая говорить о ее брате. Одна мысль о нем заставляет меня волноваться.

— Хватит. Я хочу насладиться этой ночью.

Она снова хихикает, прежде чем ответить: — Я никогда не пойму вас двоих. А теперь посмотрим, у кого хватит смелости потанцевать со мной, — ее глаза сверкают, а брови подпрыгивают вверх-вниз.

— Ты просто обожаешь создавать неприятности.

— Разве ты не слышала? Неприятности — мое второе имя, — Ева переплетает свою руку с моей, и мы делаем круг вокруг шатра.

Ева шепотом делится сплетнями, указывая на всех, кто заслуживает внимания.

— Сайрус этого не сделал. А нет, сделал, — она указывает на женщину, которую я никогда раньше не встречала. Очевидно, именно Сайрус отвечает за список гостей.

— Кто она? — спрашиваю я.

— Это Джемма. Бывшая одного из братьев Армато, а мои братья ненавидят эту семью. Это единственная причина, которая приходит на ум, чтобы объяснить ее присутствие.

— Разве один из них не художник?

— Я не задаю вопросов, если не хочу знать ответы на них.

Не успеваю рассмотреть девушку, как Ева уже указывает на другого человека, но мое внимание приковано к танцующим Сорену и Кариссе. Они так элегантно смотрятся вместе; я прекрасно понимаю, почему их родители соединили их. Они выглядят идеально. Я наблюдаю за тем, как они синхронно двигаются, исполняя шаги поставленного танца. Должно быть, они репетировали месяцами. Я знаю один танец, и он произвольный. У меня обе ноги левые, и когда смотрю, как грациозно они выглядят, как другие смотрят на них с благоговением, я жалею, что не смогу быть на их месте хотя бы один раз.

Родители Евы подходят к нам, но мое внимание по-прежнему приковано к Сорену. Я ненавижу то, что он идеален. Этот человек умеет добиваться своего.

— Я сейчас вернусь, — говорит Ева, когда родители уводят ее. Она выглядит обеспокоенной тем, что оставила меня одну, но отмахиваюсь от нее. Я знаю правила подобных вечеринок.

Я оглядываюсь на танцпол, где Сорен и Карисса заканчивают свой танец под аплодисменты зала. Только после этого остальные пробираются туда и начинают танцевать. Ни один человек не хотел помешать их танцу.

Делаю еще глоток, но бокал пуст. Мои губы кривятся от разочарования, а в голове слегка гудит. Я не привыкла пить, и единственная причина, по которой я согласилась, — это групповые тосты.

Я подхожу к краю шатра и ставлю свой бокал на стойку бара.

— Джин, — глубокий голос Сорена заставляет меня обернуться, — наши родители сообщили мне, что мы должны потанцевать.

Жар поднимается по моей шее и приливает к щекам.

— Уверена, Карисса не хочет, чтобы я разлучала тебя с ней.

Мне неловко, пока он изучает меня какое-то время, прежде чем ответить: — Если ты хочешь вернуться к своей маме и моим родителям, объяснив, что отказалась от моего предложения, то, конечно, я найду другого партнера по танцам, — его слова звучат жестко и безразлично, словно я и так отняла у него слишком много времени. Он не хочет со мной танцевать, а я не хочу позориться из-за своих двух левых ног.

— Ты же знаешь, я не умею танцевать, — подчеркиваю я. И тут же вспоминаю о том, как мама в последний раз заставляла нас танцевать. Это было ужасно.

Он смотрит на часы, затем снова на меня, черты его лица суровы. Оглянувшись через плечо, вижу, что моя мама наблюдает за нашей перепалкой. Я обреченно фыркаю, натягивая фальшивую улыбку.

— Неважно. Давай покончим с этим.

Он протягивает руку, но я не беру ее. Мне не нужно прикасаться к нему дольше, чем это необходимо.

— Может быть, если бы ты вытащила палку из своей задницы, тебе бы понравилось, — отвечает он, хватая меня за руку, и тащит на танцпол.

— Это блудный сын, которому успех преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Извини, но я не одна из твоих приспешников, которые ходят за тобой по пятам.

Его грудь вибрирует от тихого хихиканья, когда он смеется. Я топаю на танцпол, ненавидя, что он смеется надо мной. Я уже представляю, как весь зал смотрит на мои две левые ноги.

Сорен притягивает меня к себе, кладя руку на поясницу. Несмотря на то, что мы часто ссоримся, это просто нереально, насколько идеально я подхожу ему. От него пахнет деревом с нотками корицы. Он напоминает мне осень. Его большая рука лежит на моей пояснице, и он притягивает меня ближе, чем необходимо. Вероятно, он надеется, что так я не смогу наступить ему на ноги. Наши тела соприкасаются, его тело согревает мое от внезапного порыва ветра, который кружится вокруг нас. Должно быть, кто-то открыл дверь шатра.

Мои ноги касаются его ног, когда он разворачивает меня, и я чувствую, что бегу, чтобы поспеть за каждым его шагом. Несомненно, все видят, что я понятия не имею, как танцевать.

— У тебя стало получаться лучше, — комментирует он. Он что, издевается надо мной? Я наклоняю голову, изучая его. Его лицо ничего не выражает, и мое сердце учащенно бьется, желая поверить ему.

— Пожалуйста. Я чувствую себя уродливым ребенком, к которому родители привязали сосиску, чтобы заставить собаку поиграть с ним, — дуюсь я, сосредоточившись на его шагах.

Его смех становится громче, привлекая к нам внимание. Кто-нибудь, выкопайте яму и столкните меня туда.

Его ноги остаются в том же положении, и я наступаю на них. Я прекращаю считать и поднимаю голову, чтобы понять причину внезапной остановки.

— Это случалось с тобой? — спрашивает он.

Он крепче прижимает меня, его лицо каменеет. Отлично. Теперь он злится на мою неудачную шутку. Или, господи, он действительно считает меня такой уродливой. Даже не знаю, что хуже.

«Мальчики считают умных девушек некрасивыми, Джиневра. Прекрати читать и накрасься» — голос матери громко звучит в голове из-за нахлынувших воспоминаний.

— О, заткнись и продолжай танцевать, чтобы мы могли быстрее покончить с этим, — я подталкиваю его мускулистое тело, чтобы он продолжал двигаться. Будет гораздо хуже, если он уйдет с танцпола, оставив меня здесь одну. Представляю, что скажет мама, когда мы вернемся домой.

Нерешительно он двигается, и мы снова танцуем, но уже более напряженно, чем в начале. Я смотрю куда угодно, только не на его лицо, не желая видеть его выражение и то, как разозлила его. Вот почему я избегаю Сорена. Ни одно из наших взаимодействий не приносит ничего хорошего. Мы как масло и вода, так и не понявшие, как смешиваться и быть дружелюбными. Все всегда заканчивается одинаково.

Песня заканчивается, я отпускаю его, словно его