…Ранним утром, на восходе солнца, заиндевевший «мерседес» спустился на закарпатскую равнину. Пока машина мчалась по гладкому шоссе, вдоль Латорицы, от Свалявы до Мукачева, она успела побывать в нескольких зонах весны: весны воздуха и света, весны воды, весны цветов. По ту, северную, сторону Свалявы фруктовые сады еще были голые, на горных склонах кое-где лежал ноздреватый тяжелый снег и не пробивался ни один пучок травы. Но весна чувствовалась уже в необыкновенно мягком и теплом воздухе. Весна шумела в бурных горных ручьях. Весна поднималась на прозрачных своих крыльях над талыми водами, над пашнями. Весна смотрела ясными очами с высокого, чистого неба. Весна перебегала от одной зеркальной лужи к другой и перед каждой прихорашивалась.

За Свалявой, по южную ее сторону, на берегах Латорицы, зазеленели ивы. Вся пойма реки была залита изумрудной травой.

В Пасеке белым дымом вспыхнул терновник. Отрезок дороги от Чинадиево до Колчино машина прошумела между двумя цветущими шпалерами яблонь.

Под Мукачевом, по обе стороны дороги, лежали черные, вспаханные, забороненные и засеянные квадраты полей. По склонам холмов карабкались белоногие, с свеже-побеленными стволами сады: каждое дерево окутано розовым, белым или красноватым облачком. В виноградниках хлопотали люди. Над огородами стлался дым - там сжигали прошлогоднюю ботву. Босоногие, в одних рубашонках мальчишки, уже чуть тронутые загаром, бродили с удочками по берегу Латорицы. Козы щипали молодую травку на южном валу канала. Голуби гомозились под черепичными крышами домов. Теплый ветер, атлантический гость, дул с равнины, с Большой Венгерской низменности.

Не видел уже Иван Белограй этого скромного и в то же время торжественного шествия ранней весны по закарпатской земле.

Он был убит у подножия Ночь-горы. Его обнаружили через несколько дней, когда под действием теплых ветров и жаркого солнца начали таять снега даже на неприступных карпатских вершинах, когда стали открываться самые глухие и темные ущелья.

В начале апреля, в субботу, незадолго до захода солнца из Будапешта вышла открытая, с длинным мотором и огромным багажником двухместная машина. За рулем золотистого, обитого изнутри кожей «линкольна» сидел водитель в синем с белыми оленями на груди свитере. Это был Файн - заядлый рыболов, охотник, альпинист, пловец (он купался в Дунае чуть ли не круглый год). Выезд Джона Файна был привычным для знавших его будапештцев. Американец уже в течение двух лет каждую субботу выезжал на далекие прогулки: то на озеро Балатон, то на юг - к Сегеду, где Тисса уходила в Югославию, то к отрогам Альп - на границу Румынии, то в знаменитый своими винами Токай, расположенный на краю Большой Венгерской равнины, неподалеку от Советского Закарпатья.

На этот раз «линкольн» взял курс на восток. Промелькнули города, стоящие на автостраде: Монор, Цеглед, Сольнок, Дебрецен. Последний, уже ярко освещенный электрическими огнями, был самым крупным. Здесь дорога разветвлялась. Можно было ехать к Трансильвании, к Карпатским горам или на Ньиредьхазу и к Тиссе, на Токай. Джон Файн направился на Ньиредьхазу и Токай.

Ночь он провел у костра, на виду у токайских рыболовов. Утром с увлечением предался воскресному отдыху. В Тиссе вода была еще прохладная, но Джон Файн смело вошел в нее, искупался, шумно поплавал. Потом он разложил костер, обогрелся, наловил удочкой рыбы, сварил уху, выпил бутылку вина. В полдень он крепко заснул у потухшего костра, а с заходом солнца двинулся в обратный путь. Прогулка закончилась именно так, как в прошлую субботу и в прошлое воскресенье. Если бы за Джоном Файном и следили, его трудно было бы в чем-либо заподозрить.

Только много времени спустя выяснилось, что в субботу вечером Джон Файн, остановившись на безлюдной дороге неподалеку от Ньиредьхазы, открыл вместительный багажник и выпустил на волю скрывавшихся там пассажиров: Кларка и его ассистента Ярослава Граба, закарпатского украинца по происхождению. Прощание было коротким, безмолвным: все было уже сказано раньше, в посольстве.

Под покровом темноты и начинающегося дождя Кларк и Граб благополучно обошли большой город с запада, выбрались на его северную окраину, к железнодорожному полотну. Здесь, затаившись в придорожном саду, они дождались товарного поезда и еще задолго до полуночи были на подходе к пограничной станции. Не доезжая до семафора, они соскочили на землю и бесшумно скрылись в темноте. Через полчаса они постучали в глухое оконце небольшого дома, одиноко стоявшего у линии железной дороги. Путевой обходчик ждал их. Он открыл дверь, взглянул на гостей и, опустив голову, молча повел Кларка и Граба на чердак, заваленный душистым сеном. Морщинистый, горбоносый железнодорожник был достаточно опытным содержателем потайной квартиры для нарушителей, чтобы проявить излишнее любопытство. Кларк оценил его сдержанность.

- Готово? - спросил он, отряхиваясь от дождя и вытирая мокрое лицо.

Хозяин утвердительно кивнул головой.

- А как у них… у наших попутчиков?

- И там все в порядке.

- Когда можете переправить?

- Подождем хорошего тумана. Отдыхайте. Не заждетесь.

Неслышно ступая, хозяин спустился вниз, плотно закрыл чердачную дверь. Кларк, не раздеваясь, сел на охапку сена неподалеку от слухового окна и положил рядом с собой пистолет. Свернув толстую козью ножку, он с наслаждением закурил.

Дождь перестал, в просветах между тучами зажглись звезды. Скоро ветер разметал остатки облаков, и небо окончательно очистилось.

- Разгулялась погодка, будь она проклята! - выругался Кларк.

Покинув стены американского посольства в Будапеште, где он скрывался, Кларк не только говорил по-русски, но и заставлял себя думать по-русски.

Он поднялся и подошел к чердачному окну, выходившему на восток, к границе; смахнув пыль и паутину, приник к стеклу. В ярком лунном свете хорошо был виден большой железнодорожный мост, переброшенный через Тиссу. Сейчас же за ним и за темными пятнами приречных садов начинался Явор, в который Кларку и Грабу предстояло пробраться.

На ясном небе четко вырисовывались трубы кирпичных заводов, купол монастыря, элеватор… Отливали металлическим блеском оцинкованные крыши домов. Роились бесчисленные огни. Приглядевшись, Кларк увидел, вернее - угадал хорошо ему знакомый по фотографиям силуэт башни бывшей Народной рады с огромными часами. Сильные прожекторы, установленные на высоких железных мачтах, с четырех сторон заливали ярким светом район железнодорожного узла с его белокаменным четырехэтажным вокзалом, водокачкой, депо и многочисленными путями.

Десятки людей в течение нескольких лет работали над тем, чтобы Кларк возможно больше знал о Яворе и его населении, чтобы он мог рассчитывать на сообщников, чтобы у него была надежда благополучно прорваться через границу. И все-таки полной уверенности в успешном исходе своей длительной, может быть безвозвратной командировки у него не было.

Какими близкими и доступными кажутся отсюда эти яворские дома, эти искрящиеся теплые огни… При нормальных условиях до них можно добраться за полчаса. Но кто знает, сколько времени и энергии уйдет на то, чтобы преодолеть это ничтожное пространство тайно! Не исключено, что в Яворе уже во всех деталях известен план Кларка: советские разведчики умеют работать.