дворянских фанаберий. В жизни важно не просто не упускать свой шанс – необходимо этот шанс готовить, бережно взращивать и подманивать, а уж когда засияют поблизости золотые перья жар-птицы, хватать ее нужно за хвост обеими руками, не боясь обжечься.

И вот теперь не просто сверкнуло на горизонте драгоценное оперение – сама царственная птаха вышагивала перед ним, виляя откормленным задом, распуская хвост и приветливо кивая масляной головой. И пощипать этого гуся Александр Иванович был намерен от души.

Он плотнее задернул шторы, запер дверь на оба оборота, открыл гостиничный сейф и бросил на стол желтую кожаную папку. Пододвинув тяжелый стул, углубился в чтение. Шелестела бумага, тикали стенные часы, изредка чиркали спички и скрипел грифель карандаша.

Когда часы пробили семь, Спиридович потянулся, подмигнул обнаженной наяде на картине, сложил обратно в папку просмотренные листы, щелкнул никелированным замочком и убрал документы в сейф. Подошел к окну и впустил в прокуренную комнату вечерний киевский воздух, пахнувший прожаренной солнцем листвой и днепровскими волнами. Потянулся, раскинув руки, сладко зевнул, прикрыв усатую пасть рукой, подышал на бриллиант в перстне, потер его о пиджак, полюбовался на игру света в камне и, довольный, направился в соседнюю комнату.

Спустя полчаса он, в мундире, вышел из гостиницы, сел в открытый мотор и отбыл. Его ждали в доме киевского генерал-губернатора к ужину, на котором планировалось обсудить последние детали предстоящего высочайшего визита.

Глава 4

Петербургские домовладельцы переживают странную эпидемию: огромное число их предпочитает, вместо того чтобы строить новые дома, надстраивать старые. Это явление приняло эпидемический характер. Сравнительно за короткий период разрешено до 400 надстроек.

Двух– и трехэтажные здания превращаются в шести– и пятиэтажные громады. Прочность и красота зданий через это, конечно, мало выигрывает.

Соблазн этих надстроек кроется в доходности квартир. Игра на возвышение увлекла домовладельцев. Сколько они ни набавляли, квартирант находился.

– Он все вынесет, – решили домовладельцы и стали строить город вверх, а не вширь.

Надстройки должны дать до 4000 новых квартир.

Газета «Петербургский созерцатель», август 1911 года

* * *

Дактилоскопия и баллистическая экспертиза затянулись почти на два дня, томительных ожиданием, но тем не менее довольно деятельных, поскольку за это время прояснились и причины странного поведения супруги Владимира Гавриловича, и степень их серьезности. Вернувшись после того богатого на события дня домой, Филиппов, не дожидаясь ужина, призвал Веру Константиновну в гостиную и со всей доступной ему участливостью расспросил об утреннем инциденте. Та, видимо, проведя весь день в терзаниях и раскаянии, тут же разрыдалась на галантно подставленном плече и, всхлипывая, рассказала, что ее приятельница, супруга одного из университетских профессоров, передала ей слова своего мужа. Тот уверял, что младший Филиппов часто бывал замечен в общении с не вполне благонадежными в политическом смысле субъектами. Естественно, Вера Константиновна, оставаясь наедине с этой информацией, нафантазировала бог весть чего и уже видела сына вышагивающим по сибирскому тракту в кандалах и с бубновыми тузами на спине арестантского халата. Владимир Гаврилович торжественно пообещал во всем разобраться, поговорить с сыном, проверить информацию, используя все доступные ему средства, – и мир в семье был восстановлен, вплоть до принесения извинений обруганной понапрасну Дуняше.

Слов на ветер Филиппов бросать не привык, потому время, высвободившееся в ожидании экспертных заключений, употребил следующим образом: того самого ротмистра Кунцевича, принесшего дурную весть в «Асторию», поставил руководить опросом рядовых свидетелей событий на Литейном и Невском, Свиридову поручил сбор сведений о Зимине и Мазуровых, причем, памятуя о синем пропуске, дал указание по возможности не попадать в область внимания Охранного отделения. А сам занялся двумя списками: найденным в коричневом бумажнике и составленным по именам из партийных клятв.

Сразу выяснилась интересная особенность: часть фамилий на обоих листках совпадала, и те, что упоминались в расписках, в перечне Зимина оказались помечены галочками. Особенно отрадно было то, что подобной галочки напротив имени сына не имелось, стало быть, вполне обоснованно можно предположить, что младший Владимир связать себя с активной частью революционных кругов никакими узами не успел, а то и вовсе не собирался. Тем не менее догадку эту требовалось подкрепить. Вторгаться в профессиональную сферу жандармерии Владимир Гаврилович не думал – можно было наломать дров и после краснеть, объясняясь, но с сыном-то по-отечески поговорить ему никто не мог запретить.

Разговор состоялся в тот же вечер и, к радости Филиппова-старшего, прошел легко и даже с некоторой пользой. Ну, во-первых, Владимир заверил, что не только не состоял ни в каких политических организациях, но и разговоров о его вовлечении в оные ни Зимин, ни Мазуров, ни кто-либо другой с ним не вел. В семье Филипповых врать друг другу было не принято, и ни разу за все время это правило не нарушалось, потому Владимир Гаврилович вздохнул с облегчением. А во-вторых, большинство фамилий из более длинного списка Владимиру оказались знакомы: за исключением всего двух человек упомянутые в нем лица являлись студентами университета, причем абсолютно все – будущие юристы. Ну, последнее обстоятельство, вероятно, объяснялось тем, что Зимин преподавал на факультете, соответственно, ему проще было вербовать сторонников из своих же учеников. Но две неизвестные сыну фамилии требовалось все-таки проверить. Ни на одну из них не имелось клятв, обе числились лишь в списке «претендентов», напротив первой стояла не галочка, а крест, вторая же была безо всяких отметок.

* * *

Ночью на столицу опять обрушился тропический ливень. До утра громыхал гром, а небо так часто освещалось зарницами молний, что казалось, будто не август на дворе, а все еще тянется июнь с его белыми ночами. Незадолго до рассвета гроза унялась, тяжелые черные тучи унесло в сторону Гатчины, но с залива натянуло осенних балтийских облаков, укрывших Петербург от безумного солнца. Город облегченно вздохнул – во дворах зашаркали, разгоняя лужи, метлы, на Невском длиннющими швабрами протирали высокие витрины и выбивали воду с провисших маркиз, зацокали по мостовым подковы лихачей, загудели клаксоны редких автомобилей, зазвенели дверные колокольчики лавок, рестораций и казенных учреждений.

Владимир Гаврилович с удовольствием пешком дошел до места службы, полной грудью вдыхая наконец-то остывший солоноватый воздух. Судя по журналу дежурного, Свиридов уже был в своем кабинете, и Филиппов направился прямиком туда. Александра Павловича он застал погруженным в чтение каких-то бумаг, причем тот был настолько увлечен процессом, что даже не поднял головы на вошедшего начальника. Лишь когда под ним скрипнула обивка кресла, Свиридов оторвался от чтения.

– Новые сочинения господина Бунина? – улыбаясь,