– Значит, Ульяна совсем одна?

– Вроде бы так. Но вот что я заметила. У нее обновки стали появляться! Откуда, спрашивается? То пальтишко новое, то сумка, то платье. У меня глаз-алмаз. Я Улькин гардероб наперечет знаю. Вещи она покупает скромные, неказистые. А тут вдруг такой шик! Нигде постоянно не работает, денег нет, а за квартиру платит исправно, одевается хорошо, на продуктах не экономит – набирает все, что приглянется. Мы же в одном супермаркете отовариваемся, во-о-он, за углом, у остановки. Еще она дверь поменяла – старую деревянную на бронированную.

– Многие журналисты неплохо зарабатывают, – сказала Астра.

– Это Ульяна-то журналистка? Да она дома сидит целыми днями или по городу шатается… Я как в поликлинику еду на процедуры, так и вижу из троллейбуса, – шагает она по улице, витрины разглядывает! Журналистка…

– Статьи можно писать дома. А потом отсылать в разные издания.

– Нет, – строго произнесла Антонина Федоровна. – Если она раньше и писала, то после смерти матери совсем от рук отбилась. Я думаю, уж не на панели ли промышляет девка? Все на то указывает. И обновки, и… все!

Она наклонилась и понизила голос:

– Уже несколько раз в наш двор незнакомая машина приезжает и стоит подолгу… Не иначе, кавалер Ульку поджидает. Машина темно-зеленая, блестящая, новая… уйму деньжищ стоит! Я когда из окна выгляну, когда во дворе гуляю – и вижу: опять прикатил. Пару раз Улька к нему подсаживалась, и они уезжали. Ясно, куда! В гостиницу или к нему домой…

Старушка подробно описала автомобиль господина Тарханина. Она даже номер запомнила.

– А с кем-нибудь из соседей Ульяна поддерживает отношения?

Бывшая санитарка склонила голову набок и уставилась на гостью проницательным взглядом:

– Что ты все про нее расспрашиваешь? Может, неспроста сюда явилась? Не дворы фотографировать, а про Ульку разузнавать?

Астра предусмотрела такой поворот и «вынуждена была признаться», что она действительно интересуется Ульяной Бояриновой.

– Значит, моего портрета на выставке не будет? – разочарованно протянула старушка. – И ремонта нам в подъезде не сделают?

– Почему же не сделают? Снимки я вам принесу, а вы их приложите к жалобе, которую напишете на нерадивых коммунальщиков. А в конце обязательно укажите, что вы ветеран войны и перечислите свои награды.

Антонина Федоровна оживилась. Она долго выпытывала, кому лучше адресовать жалобу – градоначальнику или самому президенту.

Чай остыл. Астра собралась уходить.

– Засиделась я у вас. Пора и честь знать. Спасибо за помощь…

– Ты, случайно, не жена этого… который на машине приезжает? – хитро прищурилась старушка.

– Я его сестра и действительно работаю корреспондентом в газете. Вот решила выяснить, с кем мой брат проводит время. Не нравится мне все это!

– Правильно! Улька хорошему мужику – не пара. Странная она какая-то, непонятная. Никогда не остановится, не поговорит по душам, не спросит, как у меня дела. А ведь я ее сызмальства знаю, сопливой девчонкой по двору бегала… После похорон матери Ульяна окончательно от всех отгородилась. Едва глаза поднимает при встрече. И все торопится, торопится, будто опаздывает куда-то…

– Можно, я еще приду? – спросила Астра. – Только вы обо мне никому не говорите. Брат узнает – рассердится, обидится. Он очень ранимый.

Старушка с видом заговорщицы кивнула:

– Я умею хранить тайны…

* * *

Игорь Тарханин не испытывал недостатка в женском внимании. Ему ничего не стоило завести знакомство, закрутить любовную интрижку с какой-нибудь молодой девушкой – в ночном клубе, например, или на вечеринке, куда его наперебой приглашали друзья-приятели. Некоторые даже брались его сватать. Он был завидным женихом – свободным, привлекательной наружности и при должности. Перспективным, как теперь принято говорить.

С женой Игорь расстался без сожалений. Она прекратила попытки к примирению, когда поняла, что он непоколебим, и пустилась в поиски нового претендента на руку и сердце. Ее не обремененная мыслями ветреная головка нуждалась в надежном плече, куда ее можно было бы приклонить. Миниатюрность, белые кудряшки и пронзительный голос жены ассоциировались у Тарханина с болонкой. Даже имя Людмила она переделала на «собачий» манер, – Люси. После развода Люси сделала себе операцию по увеличению груди, так как решила, что муж бросил ее по причине недостаточно пышных форм.

Она и помыслить не могла, в чем кроется истинный повод. Далекий от сантиментов, прагматичный Тарханин не может забыть свою первую любовь! Если бы кто-то сообщил об этом Люси, на ту напал бы истерический хохот. Слово «любовь» существовало в ее лексиконе исключительно потому, что нравилось мужчинам. Они хотели любви, а Люси могла предложить им только хороший секс.

– Чем ты недоволен? – искренне недоумевала она, когда муж объявил о разводе. – Я тебе не изменяла, клянусь! Я хоть раз отказала тебе в постели?

– Ты слишком много тратишь денег, – брякнул он, только чтобы она отстала. – Ты транжира, Люси. И плохая собеседница. Я со скуки умираю, слушая твои бредни. Квартира завалена твоими тряпками, косметикой и глянцевыми журналами. Примитивизм выходит из моды, детка! Мне пора позаботиться о своем имидже. Вдруг, я решу баллотироваться в парламент?

Он внутренне заливался смехом. Жена смотрела на него, хлопая длинными накрашенными ресницами. При слове парламент она зевнула, прикрыв алые губки тонкими пальчиками.

– Ты белоручка! – добавил Игорь. – Меня тошнит от твоей ежедневной яичницы!

Он бил без промаха. Люси краснела, бледнела, снова краснела… Зато он наслаждался ее удрученным видом. Еще бы, такой жирный карась сорвался с крючка! Впору волосы на себе рвать.

Когда Люси съехала, он вздохнул с облегчением. И уже на следующий день забыл о ней. Пришлось отдать ей однокомнатную квартиру в Химках, где он держал жильцов, – за глупость надо платить.

Отделавшись от Люси, Тарханин почувствовал себя помолодевшим и полным сил. Она здорово тянула из него соки. Находиться изо дня в день рядом с чужим человеком, оказывается, утомительно – будто нести в гору ненужный груз.

Окружающие наперебой начали предлагать Тарханину знакомства с женщинами, в том числе и родители. Мама несколько раз заговаривала о «девочке из хорошей семьи».

– Я не хочу жениться! – отмахивался он. – Мне хватило Люси. Я сыт по горло семейной жизнью!

Это была правда. Он не помышлял о семье, он мечтал об Уле, о тех теплых весенних днях, когда они гуляли до темноты, забросив учебники, не думая об экзаменах. Та сирень, залитая лунным светом, которую он ломал для нее, те первые сладкие поцелуи на лавочке в ее дворе, вопреки всему запали ему в душу, отравили всю его жизнь…

Возвращаясь к Уле, он возвращался к самому себе. Он еще не знал, что не существует обратного пути.