– Это не парадная приемная, малая, здесь не столь удобно, зато от прослушивания кабинет защищен надежно.

Колесников медленно кивнул, а про себя подумал, что паранойя в Третьем рейхе стремительно набирает обороты. Во всяком случае, прослушки боятся поголовно, даже на самых верхах. Особенно на самых верхах, это таким, как он, бояться особо нечего, они и так каждый раз, выводя корабли в море, под смертью ходят. А вслух сказал:

– Весьма рад знакомству, герр рейхсфюрер.

Этакий тонкий намек на то, что стоило бы поздороваться. Или хотя бы ответить на приветствие. В другое время он бы, может, и поосторожничал, но сейчас Колесникова несло. Коньяк два дня подряд, да еще и в самолете, штука коварная.

– А вы наглец… – Гиммлер внезапно улыбнулся. – Это хорошо, потому что разговор нам предстоит серьезный.

Он был не дурак. Мерзавец, возможно, садист, но не дурак, и вопросы задавал дельные. А вот политическими пристрастиями, отношением к еврейскому вопросу и прочими мелочами не интересовался вовсе – наверняка и так знал.

Больше всего Гиммлера интересовало, что может сделать флот, степень его боеготовности, сроки ремонта кораблей. Колесников, подумав, отвечал честно, как на духу, особо акцентировав момент неизбежных случайностей, куда чаще, чем на суше, способных поставить любую ситуацию с ног на голову. Да вот хотя бы в этой операции. «Блюхера» потеряли? Потеряли. А всего-то одна замаскированная береговая торпедная батарея и не потерявший головы расчет. Так что флот может показать свою эффективность, а может и нет, именно это он пытался донести до собеседника, и похоже, Гиммлер прислушался к его доводам. Так и сказал, что если человек, доказавший свою храбрость и профессионализм, не боится испортить настроение вышестоящим, то к его словам имеет смысл прислушаться. В общем, отпустил с миром и даже пообещал всемерное содействие в ремонте кораблей и, это было, пожалуй, главное, в скорейшем вводе в строй авианосца «Граф Цеппелин». Этому противился Геринг, не желающий выпускать из рук часть пилотов, которые подчинялись бы морякам. К авианосцу прохладно относился командующий флотом. Но Колесников-то знал, что именно такие корабли в будущем станут основной ударной силой флота, и сумел убедить Гиммлера, что корабль им необходим. А поддержка второго человека в государстве, пусть и не завязанного на флот напрямую, дорогого стоит. Еще удалось ввернуть, правда, как личное мнение, что у британцев радары стали совершеннее немецких. Гиммлер только головой покрутил, но пообещал напрячь заграничную агентуру. В общем, насквозь полезная встреча, хотя после одного приглашения на такую, с испугу можно запросто потерять сон или заработать энурез. А можно и то, и другое.

В гостиницу Колесников вернулся, когда уже смеркалось, а живот вновь требовательно заурчал. Хорошо еще, тихонечко, не привлекая внимания сопровождающих. Впрочем, может, и привлек, но Вальман оказался достаточно умен, чтобы сделать вид, будто ничего не заметил. Ну а мнение водителя вообще никого не волновало. Его дело баранку крутить, хотя, в этом стремительно заражающийся паранойей Колесников практически не сомневался, слушал он наверняка внимательно и потом с точностью до слова передаст услышанное начальству. Ну да пускай его, на работе человек, а ничего крамольного в машине не говорили. Более того, вообще ничего не говорили, кроме пары дежурных фраз. Но молчание молчанием, а желудок во избежание конфуза требовалось срочно удовлетворить.

В ресторане было тихо и спокойно. Играла негромкая музыка. Пианист, наряженный в самый настоящий фрак, был мастером ухитрялся вести мелодию ненавязчиво, никому не мешая, но в то же время заполняя ею все пространство. На взгляд Колесникова, ни разу не меломана, старомодно, однако здесь и сейчас мелодия звучала крайне органично. И акустика была неплоха, в результате чего музыка словно накрывала столики непроницаемым куполом, не давая гулу голосов просачиваться наружу. Приятное ощущение.

Адмирал прошел к единственному свободному столику. Его замечали, но, несмотря на то, что Лютьенс тут оказался старшим по званию, вставать и приветствовать никто не спешил. То ли из-за неформальной обстановки, то ли из вечного соперничества между армией и флотом. Ему, впрочем, было все равно. Усевшись и сделав заказ, он начал ожидать, когда ему принесут знаменитые баварские сосиски, традиционно главное блюдо немецкой кухни.

Ожидание затянулось вроде бы совсем ненадолго, но то ли музыка сыграла роль, то ли, что вероятнее, усталость, и Колесников начал отключаться от реальности. Не засыпать, а именно отключаться. И потому голос, прозвучавший буквально над ухом, оказался для него полной неожиданностью.

– Вы позволите?

Колесников несколько секунд смотрел на терпеливо ожидающего ответа худощавого генерал-майора и лишь потом сообразил, что в зале его столик самый свободный, за остальными по трое-четверо. Ну а здесь – никого, наверное, из-за его морской формы и высокого звания. Оставалось только кивнуть:

– Разумеется.

Генерал аккуратно сел напротив него, виновато улыбнулся, и пришлось сказать, что не стоит… и так дальше, и так дальше, и разговор завязался, и Колесников, в общем-то, не жалел об этом, потому что собеседником генерал оказался интересным. И ничего удивительного в том не было.

Генерала звали Эрвин Роммель. Да-да, тот самый Роммель, которому совсем скоро предстояло малыми силами гонять по пустыне до зубов вооруженных англичан. Уж про него-то Колесников был наслышан, редко в какой передаче о войне с упоминанием союзников не вспоминали этого бравого генерала. Самое страшное африканское пугало, лис пустыни… Впрочем, все это будет, а пока перед Иваном Павловичем сидел еще относительно молодой – ему не было и пятидесяти – генерал и увлеченно рассказывал о своих людях, своей дивизии и своем взгляде на войну.

Чем дальше, тем больше Колесников убеждался, что в отношении этого генерала историки не врали. Действительно, «отец солдатам». Вот насчет «слуга царю» – это, памятуя, как он кончит, совсем не факт, зато насчет своих людей он знал столько, что оставалось поражаться его памяти. А еще страшно не любил начальство и был даже чрезмерно инициативен, что в будущем приведет и к стремительному взлету, и к падению. Но в целом интересный собеседник и, возможно, полезное знакомство на будущее. К тому же только сегодня прибывший из действующей армии в штаб.

Зачем его вызвали, Роммель не знал и страшно костерил разномастных военных теоретиков, которым сначала зачем-то потребовалось проводить очередное совещание, а потом внезапно его переносить, из-за чего он, вместо того чтобы разбираться с делами в своей дивизии, торчал в этом отеле уже третий день. Судя по всему, армейский бардак интернационален… Хотя, с другой стороны, при нынешнем темпе ведения войны можно было и отдохнуть без ущерба для дела. И вообще, то, что происходило во Франции, напоминало нечто среднее между великим стоянием под Троей и верчением ежика в поисках места, где нет иголок. На это сравнение Роммель отреагировал здоровым смехом и цинично указал место, где их точно не будет. Посмеялись…

Надо сказать, генерал живо заинтересовался распиаренным на всю Германию морским сражением, так что пришлось не только слушать, но и рассказывать. И внимание и уважительный тон сухопутчика, как ни странно, весьма польстили, хотя Колесников и понимал, что это дают о себе знать остатки памяти Лютьенса.