путь. У меня тогда ушли все сожаления о расставании с семьей, я знал — Господь будет с ними!

Ангелы несли меня от дома, над деревней вверх, к облакам.

Правда без сложностей не обошлось. Именно на этом моменте у меня вдруг появилось ощущение, что все не очень хорошо закончится.

Сказать, что меня не коснулся стыд, значит, соврать. Я просто разрывался между предложенными мне искушениями. Когда при жизни читал о мытарствах душ, казалось, это будут некие списки грехов, где росчерком пера мои злодеяния перечеркнутся ангелами, отнимутся свитки у бесов или что-то в этом роде.

Реальность оказалась гораздо сложнее. Мне предлагались ситуации, к которым я тянулся как мышь к сыру, а ангелы лишь наблюдали со стороны. Я сам без принуждения втягивался в постыдные дела! Хотя эти «дела» были движением страстей во мне и не более.

Совестно даже вспоминать об этих мытарствах. Вышло так, что, прожив сравнительно долгую жизнь, я не смог преодолеть себя. Большинство страстей тайно существовали внутри, а я не замечал их. Не смог побороть постоянную охоту сытно поесть, досыта, до ощущения наполненности, выбирая со стола самое лакомое. Не замечал я в жизни те моменты, когда хотел поспать вволю в выходной день, бесконечно откладывая общение с сыном и обещанный ему поход в лес. Зато легко обнаруживал грехи других! Хуже мне стало, когда вокруг выросла высокая, красивая церковь, где дамы стояли на молитве без платков, мужики шептались между собой, а священники в алтаре посмеивались, обсуждая вчерашние новости. Тягучей, крутящейся воронкой меня затащило в самую муть осуждения. В той мгле из гордыни и превозношения себя я был судьей душ, высоко ставил себя над грехами, поступками и мыслями совершенно незнакомых людей. Наверное, я так бы и остался там в воронке серых мыслей, если бы ангел издали не напомнил мне о молитве. Горячая просьба о помиловании вернула меня назад, тогда я осознал, как слаба моя душа.

Были там и образы блуда, гнева, зависти, да и многих иных моих пристрастий. Конечно, сам я ни за что не миновал бы все искушения, если бы не напоминания ангела и еще чего-то незримого, более сильного. Когда мысль помрачалась, а я соединялся с образами, кто-то невидимой рукой вытягивал меня обратно, и я снова вспоминал Бога, молитву, стремление к добру!

Первой кого я увидел, поднявшись вверх, после измотавших меня долгих мытарств, была та самая старушка, что являлась в храме. Без слов я понял — это святая! Была она во всем белом, выглядела скорее, как женщина лет тридцати, но я внутренне знал — это точно она. Вокруг нее кружил очень яркий свет. По историям из жизни святых я теоретически знал, что такое нетварный свет и как Господь щедро делится им со своими избранниками, но видеть его рядом было потрясающе!

Свет излучал незримую глазом теплоту, любовь, он совсем не напоминал светящуюся лампу или даже лучи солнца, скорее, походил на тысячу звезд, объединившихся вместе. Живой и самостоятельный, исходил из святой.

Я без слов понял — это матушка Валентина, покровительница нашего храма!

Она стояла и улыбалась. Ангел сзади коснулся меня, и я понял, что нужно поздороваться. Кланяясь ей произнес:

— Христос Воскресе матушка Валентина!

— Воистину Воскресе! Дорогой Сережа, мы тебя очень ждали!

Я замялся в стеснении.

А она продолжила:

— Осмотрись и когда будешь готов, приходи, есть много интересных дел для тебя!

Затем матушка прищурилась и улыбаясь произнесла:

— А мытарства Сереженька, ты прошел на троечку. Но, по молитвам душ, которым ты помогал при жизни и твоих родных, выбрался. Они-то тебя и вытащили, не забывай этого!

С благодарностью попрощался я со святой, и ангел указал на густой, зеленый лес. Перед ним стоял кирпичный дом, а рядом, под холмом, ждал у лавочки человек. Мысленно я понял, ангел прощается со мной на время, и нужно идти туда, к холмику.

Я направился к человеку под деревом. Еще издали я распознал фигуру. Там возле леса у лавочки стоит мой любимый отец!

Я понесся к нему из всех сил. А он стоял и широко улыбался, махая мне рукой. Отец был точно такой же, как в моих воспоминаниях. Одет в новенькую светящуюся епитрахиль и светлый подрясник, на груди у него висел тот самый крест, с позолотой и красными камешками, что пропал после смерти.

Я добежал к нему и крепко обнял. Мы долго еще так стояли переполненные радостью встречи.

— Сережка, я тебя ждал, сынок! Ты не представляешь как же я рад, что ты здесь!

— Пап! Сколько раз я молился о тебе в детстве, юности, поминал в записках в храме, а сейчас я просто не верю, что это ты! — удерживая его за плечи и всматриваясь в глаза.

— Спасибо сын! Все твои молитвы поднимались сюда, — отец приложил руку к груди, — знаешь, я ведь тоже о вас всегда просил и благодарил премудрого Бога!

— Ну теперь, пойдем внутрь, расскажу о нашем мире.

По ступенькам мы вошли в дом, внутри он показался мне скромнее, чем, снаружи. В нем поместились три комнаты, в каждой висели иконы. В уголке, возле окошка, стояла скамейка, почти как у нас дома. На столе лежали кисти и холст.

— Пап, ты никак художником стал?

— Да, помаленьку рисую. Я ведь в детстве любил, но возможностей не было.

— Даже и не подумал бы, что здесь можно рисовать, жить возле леса! Удивительно!

— Конечно! Здесь многие занимаются тем, о чем мечтали в земной жизни. Ведь мечты живут, даже если душа ограничивает себя или не может начать делать то, что по-настоящему хочет! Вот посмотри в окно.

Я выглянул в открытое окошко. Там на поляне у холма, возились два человека, один что-то приносил, а второй аккуратно водил рукой по траве.

— Далеко. Плохо видно. Что-то странное они делают!

— Да вот сейчас, давай приблизимся.