Все трое были знакомы с планами акции «Дальний рубеж» и понимали, что означает это молчание. В системе Гаммы Молота имелись два орбитальных спутника связи, у Тхара и у Роона. Не исключалось, что дроми их взорвали, сбросили с орбиты или уничтожили иным путем, и потому фрегат «Ахилл» нес оборудование для временной заатмосферной станции, монтаж которой занял бы несколько суток. В случае гибели «Ахилла» любой уцелевший корабль мог использовать собственный передатчик, не столь мощный и многоканальный, как орбитальная связная станция, однако способный послать сообщение в ближайшие миры, на Гондвану и Ваал. В самой крайней ситуации на Рооне, где население перевалило за двадцать миллионов и имелись солидные производственные мощности, переналадили бы антенны радиотелескопов или собрали новое устройство. Наконец, капитан Самид Сухраб мог отправить один из фрегатов на Гондвану, и, если считать со временем разгона и торможения, это посыльное судно добралось бы до гондванской базы за немногие дни. Но такого не произошло, и Вальдес, как и оба его собеседника, предполагал самое худшее.

Коммодор Брана, знавший, что сын адмирала на «Мальте», понурил голову.

— Если они погибли, то это самая крупная катастрофа со времен Сражения у Марсианской Орбиты…[14]Примите мое сочувствие, адмирал. Желаете, чтобы я взял на себя командование в течение нескольких ближайших дней? Если вам необходимо…

— Благодарю, Штефан, но этого не требуется, — прервал его Вальдес. — Мысль, что кто-то близкий может погибнуть, для меня не нова, как и для многих наших соратников. Я с ней смирился.

Но не смирилась Инга, подумал он. Он знал, что жена не может уснуть без ментального излучателя, и длилось это уже более двух лет — с тех пор, как дроми оккупировали Гамму Молота. Страх лишиться дочери терзал ее, страх, неизвестность, не находившая выхода тоска. Но она молчала, не позволяя ему разделить эту ношу; помнила, что Вальдес — командующий флотом и лишь потом ее муж.

Брана решил, что разговор о сыне адмирала исчерпан. Будучи сильным и скрытным человеком (а только такой мог дослужиться до коммодора в сорок лет), он уважал нежелание начальника касаться личных тем. В конце концов, личное к делам службы отношения не имело.

— Вам сообщили, когда ждать эскадру? — спросил коммодор.

— Через трое суток. Пусть интенданты озаботятся размещением экипажей, зарезервируют пайки, рассчитают количество мест в блоках питания, проверят, не надо ли подвести продовольствие, воду и воздух с Эллады. Нам придется увеличить пропускную способность лазаретов и развлекательных центров… В пополнении — шесть тысяч человек, считая с десантным корпусом.

— Я займусь этим, — сказал Брана. — Что-нибудь еще, адмирал?

— Более ничего, Штефан. Можете идти.

У дверей салона коммодор остановился.

— Полагаю, весть о прибытии эскадры нужно довести до личного состава. Это поднимет боевой дух.

— Согласен.

— А… гмм… остальную часть информации?

— Вы говорите о поражении в системе Гаммы Молота? Нет. — Вальдес переглянулся с Лайтвотером и покачал головой. — Эти сведения я доведу только до некоторых командиров и сделаю это сам. Круг лиц мы определим с советником.

Брана вышел.

Несколько минут адмирал и его советник сидели молча. Вальдес думал о том, что вот пришло к нему горе, и, как ни странно, рядом с ним не жена, не родичи, а это удивительное существо, рожденное неведомо где, попавшее на Землю в эпоху Чингисхана, прожившее с людьми целую тысячу лет и ставшее человеком — пусть не по своей физической природе, но по сути. Тысячелетие — изрядный срок даже для метаморфа, наблюдателя этой загадочной расы, умевшей изменять свое обличье; такой отрезок времени не вычеркнешь из памяти и со счетов не сбросишь. Провел его с чужим народом, и вдруг выясняется, что этот народ уже не чужой, а стал твоим, и все его беды и несчастья, радости и достижения тоже твои, и никуда от этого не деться. Превращаешься в человека и, как всякий человек, хочешь того, что метаморфам, может быть, совсем не требуется — любви, тепла, понимания, дружбы. И вот он рядом, старый друг Кро Лайтвотер, Вождь Светлая Вода, сменивший за долгую, долгую жизнь сотни прозваний и обличий… Рядом с ним, человеком по имени Вальдес, — в час, когда он узнал о гибели сына…

— Не знаю, как сказать ей об этом… — слетело с его губ. — Но если скажут другие, будет хуже.

— Я понимаю, Сергей, понимаю, — произнес Светлая Вода. — Я тоже любил и тоже терял.

Он начал изменяться: кожа и волосы посветлели, темные глаза стали серыми, ястребиные индейские черты смягчились; не Кро Лайтвотер был уже перед Вальдесом, а Клаус Зибель, соратник Пола Коркорана, ходивший с ним в первый поход к Гамме Молота. С тех пор минуло почти что два столетия, и Коркоран давно уже мертв, и мертва Селина Праа, возлюбленная Зибеля, но другой — у того, кто стал Лайтвотером — не было и нет. Зато есть друг Сергей Вальдес, прямой потомок Коркорана.

— Это лицо… — прошептал адмирал, за много лет так и не привыкший к подобным метаморфозам. — Напоминание о твоем горе, так? О том, что без горя прожить нельзя, оно неизбежно приходит к любому человеку и даже к тому, кто не совсем человек… Не надо, Кро, я знаю об этом. Верни себе прежний облик.

Чеканный лик индейца-навахо снова явился Вальдесу. Он обвел взглядом просторный отсек, запрятанный в сердцевину флагманского крейсера, мчавшегося к рою Бальдр, и задумчиво покачал головой.

— Месть дроми… Я знаю, что у них нет такого понятия, но это похоже на месть.

Лайтвотер пошевелился, стиснул пальцы протеза в кулак.

— Что ты имеешь в виду, Сергей?

— Сорок лет назад мы были в Защитниках лоона эо, Кро, мы сражались с ними в те годы и деремся сейчас, на этой войне. Мы многих уничтожили — целую флотилию, не далее как вчера… И будто в отместку дроми забирают у меня самое дорогое, сына и дочь! Марк… ну Марк солдат, а для солдата риск неизбежен. Но Ксения, моя девочка! Казалось, она в безопасности на Тхаре, в этом медвежьем углу… даже мы называем планеты Молота Дальними Мирами… Что там понадобилось дроми? Зачем их туда понесло?

— Хочешь это обсудить? — спросил Лайтвотер.

Лицо Вальдеса вдруг изменилось, словно он, как его советник, был метаморфом. Взгляд его уже не казался взглядом страдающего человека, что сетует на судьбу, — внезапно он стал острым и цепким, морщина на переносице разгладилась, губы отвердели. Теперь перед Лайтвотером сидел не отец, скорбящий о погибшем сыне, но адмирал, военачальник, вождь тысяч и тысяч людей.

— Хочу ли я это обсудить? — медленно произнес он. — Да, пожалуй. У нас в Федерации слишком мало знают о дроми, об их истории, обычаях и психике, а именно это определяет их цель и средства к ее достижению. Если бы знали больше, то нашли бы объяснение непонятным фактам. Например, такому: зачем дроми Дальние Миры? Что они ищут на границе Провала? Этот район не обладает стратегической ценностью в данной войне, однако его захватили. И видимо, силы там большие, если уничтожена эскадра из четырех кораблей. — Вальдес поднял глаза на собеседника — Ты можешь что-то мне подсказать? У дроми наверняка есть ваши эмиссары… Ты связан с этими наблюдателями? Получаешь от них информацию?