– Доброго здоровья хозяевам!

– И вам не хворать.

Голосище грубый, трубный.

– У меня и бражка с собой. Найдем дно кувшина?

– Бражка? – переспросил незнакомец. – Дело стоящее. Да вот беда, не показана мне бражка. Во хмелю буен становлюсь. Опасен.

И как зыркнет единственным глазом! У старика аж душа подсела, съежилась.

– Кто же будешь, добрый человек?

Долго молчал, жевал. И с ножом управлялся ловко, будто шестой палец на руке, а не нож. Глодал копченый окорок и лишь голую кость оставлял после себя.

– Человек как человек, – наконец ответил одноглазый. – Голова, две руки, две ноги. Все как у людей, только глаз один.

– Бывает. Иного так разукрасит по жизни – удивляешься, как он вообще живет. Чем промышляешь? На купца не похож и вроде не пахарь.

Опять помолчал.

– Да разное.

Тычок был готов спорить на собственную голову – дружинный. Бывший дружинный. Шрам на лице – явно след меча, и ножом крутит ровно собственным пальцем. Не так чтобы здоров, но очень жилист. Настоящий дружинный был бы одет получше, этот же… неухожен, неустроен. Вон волосища в пыли. Ровно бродяга мхом покрылся. Хотя сапоги на нем добротные…

– Сапоги сам тачал. – Одноглазый будто мысли услышал, усмехнулся. – Оленья шкура. Сушил, дубил, на оленью жилу сшил.

Пить не стал, молчит, ровно сыч. Странный он. Хотя… удивляться ли тому, что от людей прячется?

– Сам кто такой? – В единственном глазу незнакомца красными сполохами жили языки костра.

– Человек как человек. – Старик развел руками. – Голова, две руки, две ноги. Все как у людей, только пожил больше.

– Один у костра? – Бродяга кивнул на палатку. Наверное, не проснулась еще Гарька.

– Нет. – Что-то перестал Тычку нравиться одноглазый. – Не один.

– Кто с тобой?

– Кто со мной – все мои.

Ишь ты, даже не назвался. Имя скрывает или обычая не знает? Что не знает – не похоже, значит, не хочет называться.

– Лошадей, гляжу, у вас три… – И зычно расколол кость на зубах.

– Сколько надо, столько и есть. Твою конягу что-то не вижу. Пастись отпустил?

Неприятный получается разговор. Не о том должны говорить добрые соседи. За каждым словом одноглазого будто потаенный смысл прячется.

– Ага, отпустил, – криво ощерился бродяга. – Только дорогу вороной забыл. Все никак не вернется.

Тычок засобирался восвояси. Ох и темен соседушка!

– Доброй ночи хозяевам оставаться. А кто на том конце поляны встал, не знаешь?

Одноглазый с недобрым прищуром покосился на костер, что распалил второй сосед, и мрачно покрутил головой. Не знает. Значит, самое время узнать. Старик подхватил непочатый кувшин с брагой и положил стопы ко второму костру, не сказать хуже – сбежал. Неприятное знакомство, да и знакомство ли? Друг другу не назвались, только и разговоров было, сколько человек в палатке и чьи лошади…

– Кхе-кхе, дома ли хозяева?

Костер как костер, горит себе, дрова пожирает, только никого возле огня Тычок не нашел. Куда делся? Может быть, по нужде отошел? Неопределимых годов мужичок стоял, ждал и оглядывался. Вдалеке видел одноглазого. Тот сидел у своего костра, глодал кость. И вдруг старик заметил странное – из-за палатки кто-то вышел, подходя, замедлил шаг и неловко повел плечами. «Выходит, пока я точил с одноглазым лясы, второй сосед кругами вокруг палатки ходил. Только что-то Гарьки не слышно. Должно быть, спит. Выходит, не познакомились?»

– Незваный гость на огонек. Не прогонят ли хозяева? Наведался, вот…

Хозяин ступил в круг света, и старик запнулся. Одноногий. Глядит исподлобья, и Тычку совсем не понравился его недобрый взгляд.

– Чего надо?

– Соседи как-никак, – пробормотал егоз. – Встали рядом, нужно знакомиться.

– Оттуда? – Одноногий указал костылем на палатку.

– Оттуда.

Подумал, подумал и кивнул.

– Садись.

Старик поежился. Боги, боженьки, да откуда у обоих такие страшные глаза, три на двоих? Как будто родные братья, хоть не похожи друг на друга. Одноногий здоров, будто медведь, зарос пепельно-грязной бородой до самых глаз, штаны, некогда синие, теперь серо-буро-малиновы, и по всей рубахе шли застарелые пятна, в которых Тычок мигом признал кровь.

– Что в кувшине?

– Бражка.

– Хорошо. Мне отдать нечем, так и знай.

Здоровенной лапищей одноногий выхватил кувшин прямо из рук балагура, распечатал и выел содержимое в один присест. Тычок лишь несколько раз успел глазами хлопнуть.

– А звать как? Скажет или нет?

– Зови Одноногий. Добрая бражка.

– Куда держишь путь? Не вижу лошади, стало быть, пешком бредешь?

– Пешком. – Детина потряс костылем и утробно расхохотался. – Но дадут боги, скоро обзаведусь лошадью. Мне гнедые по нраву, а тебе?

– Тоже.

Не понравился Тычку взгляд одноногого, который тот метнул в темноту, когда о лошадях говорил. Случайно или нет, как раз в том месте, куда покосился теперешний собеседник, стояли кони. Странные соседи.

– А чем хлеб насущный добываешь?

– Руками, – усмехнулся одноногий и потряс кувшином над разверстой глоткой. Ни капли не упало.

Понимай как знаешь. Руками… остряк. Хотя чего тут понимать. Что судьба нанесет, тем и жив. Пятна крови на рубахе о многом говорят.

– А кто там в палатке?

– Много будешь знать – скоро состаришься. И вообще заболтался я.

– Сиди. – Пронизывающий взгляд ровно к месту пригвоздил. Ноги Тычка растряслись, и в пузе холод образовался. Сидит одноногий и зыркает гляделками. Вежлив, нечего сказать.

– А тот, перевязанный, кто таков?

– Увидел?

– Мимо случайно проходил.

– А тебе что за интерес?

– Отвечай, если спрашиваю.

Больно народец любопытный пошел. Странные они.

– Человек как человек, две руки, две ноги, все как у людей, только порублен малость.

– Насчет малости не показалось, – глухо бросил одноногий. – Того и гляди, помрет.

– А ты не гляди, может, встанет. Куда идешь? В город? В Срединник?

– Ага, за тем, за этим.

И в этот миг на поляну вышел некто третий. Прошел сквозь кусты, только ветви зашуршали. Тычку ровно шило в зад воткнули. Подскочил и унесся восвояси. В палатку. Там разбудил Гарьку и наказал секиру держать наготове.

– Что ты мелешь? Жуть приснилась?