пустил слух по Кокдарьинской долине, что аллах самолично построил святой мазар, захоронив здесь сердца всех убиенных на войне.

Но двое из дезертиров остались жить в горах, это Кара-сундук и Шакир. Они не отважились спуститься в долину, видно, грехи их были большими… Однажды к дому Шарифа-бобо пробрался Шакир и попросил его передать письмо своей матери.

— А то умру, никто и не узнает.

Видно, горестно было на душе у этого человека.

Года через два на козьей тропе Шариф-бобо встретил последнего дезертира. Это был рябой Кара-сундук. Он стал еще угрюмей. Раздался в плечах, почернел, взгляд и вовсе стал шальным и диким. Мурашки пробежали по коже Шарифа-бобо.

От него лесничий узнал, что от тоски, видно, Шакир тяжело заболел и скончался. И теперь Кара-сундук живет один.

— Дурят меня старый ишан и его сын Балта. Ну и я буду поступать с ними так же. Картошки не обещаю, а вот мед буду тебе привозить.

— Привози, — коротко ответил лесничий.

Несколько лет он был связан с дезертиром, но когда подросла внучка, Шариф-бобо отказался от услуг Кара-сундука.

Многие годы не видел дезертира, но знал, что Кара-сундук еще жив.

…Они остановились в горловине глубокого ущелья, зажатого головокружительной высоты скалами. Это как раз и был створ, где намечалось строительство плотины. Река здесь была бурной, и облако водяной пыли приятно обдавало лица свежестью. Лошади крутили головами и фыркали, а осел Шарифа-бобо стоял словно вкопанный, не шевелясь.

— Аксакал, вы как-то спрашивали, насколько глубоко будут затоплены скалы. Так вот, сейчас я вам покажу.

Старик слез с осла и встал возле Баскакова.

— Так вот, как бы вам яснее показать. — Взгляд Виктора Михайловича скользил по природным стенам. — Нашел. Вон там, вдалеке, над пропастью в скале видите пещеру?

— Где, где, сынок? — старик с беспокойством смотрел вверх, а когда понял, куда показывает Баскаков, замолк. Потом, пряча испуг, проговорил: — Это не пещера, а каптархона — жилище диких голубей. — И зябко поежился.

— Ну, хорошо, — сказал Баскаков. — Пусть будет каптархона. Вот до этой самой каптархоны и дойдет плотина. А по плотине пройдет широкая бетонная дорога. Так что в вашу каптархону можно будет пешком ходить.

— А когда вы начнете строить свою плотину?

— В этом году, пожалуй. Так, что ли, Халил? — для пущей важности Баскаков обратился к молодому инженеру.

— Как только исследуем створ, выясним — нет ли там свища или провала, так и начнем строительство, — солидно проговорил Халил.

— Только вот больно крутые и отвесные скалы, как туда заберешься? — Голос Баскакова звучал озабоченно.

— Детки мои, — торопливо, запинаясь, заговорил Шариф-бобо, — а ведь у вас ничего не получится. И водохранилищу здесь не бывать. Не то место выбрали. Да и вообще, нельзя…

— Что-то я вас не пойму, уважаемый аксакал. То вы первым согласились на строительство водохранилища и переезд, а то вдруг несете какую-то чепуху!

— Вовсе и не чепуха. Я же говорил вам про озеро Албасты. Оно проглотит всю воду. Плотину вы построите, дорогу проведете. Но воды-то не будет, она вся уйдет в Албасты.

— Ну ты, дед, и даешь, — рассердился Баскаков, не понимая, что случилось с Шарифом-бобо.

— Вся вода до капли из водохранилища уйдет в Албасты! В этом озере живет чудовище.

— Слышали уже, слышали и про озеро Албасты, и про тропу кобры, но оползни-то происходят здесь совсем по другой причине, наука выяснила! Вот так-то, отец, — в сердцах сказал Баскаков.

— Тропа кобры — это одно, а вот Албасты — это пострашнее.

— Ну, хорошо, хорошо, подумаем и о вашем Албасты! Но водохранилище строить будем. Это не моя прихоть, а государственный заказ, отец. Понимаешь? Государственный!

Шариф-бобо задумался, потом вдруг совершенно спокойным тоном произнес:

— Я совсем не противник строительства. Даже помочь вам хочу. Я здесь все места и скалы знаю.

Баскаков обрадовался такому повороту в разговоре.

— Вот и хорошо, отец!

— Хотите, я вам завтра тропку покажу вон на те неприступные скалы, — и Шариф-бобо показал камчой в сторону створа Кокдарьи.

— Это как раз то, что нам надо! — обрадовался Баскаков. — Ловлю вас на слове, отец. Завтра утром, часов в шесть, всей экспедицией и выйдем!

— Мне не привыкать, я все равно рано встаю…

На другой день чуть свет Шариф-бобо уже стоял со своим осликом у вагончика Баскакова. От вчерашнего бодренького старичка не осталось и следа. Шариф-бобо был какой-то помятый и бледный, видимо, провел бессонную ночь. Но когда Баскаков появился на ступеньках вагончика, он тут же изобразил на лице улыбку и вежливым голоском произнес традиционное приветствие:

— Салом алейкум, мир да труд вам, товарищи инженеры.

— Здравствуйте, отец, спасибо за добрые пожелания и за то, что согласились нам помочь, — ответил Баскаков, а в душу ему впервые закралось неясное подозрение.

Шариф-бобо уверенно повел изыскателей в горы. К полудню вышли на едва заметную козью тропку, которой, похоже, пользовались и люди. Местами в расщелинах встречались остатки золы, значит, здесь жгли костры для обогрева или готовили пищу. Или это были жертвенники, какие встречаются возле святых мест?

К концу дня узенькая тропка привела к большой естественной площадке среди скал, удобной для работ по закладке шурфа.

Баскаков был доволен, от подозрений не осталось и следа.

— Ай да Шариф-бобо! Вывел все-таки нас на самую идеальную площадку. Спасибо!

Старик в ответ пробормотал что-то невнятное и тут же отправился обратно. Удерживать его не стали. Здесь уже могли обойтись и без него.

Халил вместе с Сумароковым, жилистым немолодым взрывником, с которым ходил на тропу кобры, принялся за установку движка для бурения.

Баскаков внимательно изучал круто падающие отвесы створа. Ему нужно было выбрать самое подозрительное место и заложить туда шурф. Взрыв покажет, есть ли в скале свищ, разлом или еще какая трещина, способная пропускать воду.

Целую десятидневку готовились к взрыву. И вот, наконец, все ушли в укрытие. Нажата кнопка «Пуск» — и скалу тряхнуло до самого основания. Грохот обрушился на людей, оглушил, умчался в глубь гор, и долго жило вдали громовое эхо.

Еще неделя ушла на подготовку водяной пульпы, подкрашенной охрой. И вот пошла закачка. Люди работали с какой-то жадностью и нетерпением.

Вначале вода бежала, бурля и клокоча, но затем остановилась. На поверхности плавала легкая, как пудра, каменная пыль, та, что образовалась от взрыва.

— Урра-аа! — громко закричали люди.

Кричали все, но только не Баскаков. Он сосредоточенно смотрел на пыль, что была на поверхности воды. На его изыскательском веку всякое бывало: иной раз вода стоит по целым суткам, а потом вдруг закипит, закрутит воронки и уйдет через расщелины.

Но на