Я успеваю на лету повернуться назад и разворачиваю руки на всю ширину, левой рукой придерживая голову дочки, а правой закрываю пространство впереди, тем самым, как бы в распорку, застреваю сама и закрываю пространство для полета ребенка с заднего сиденья.

Упали мы в мягкое болотистое место. Мою дверь заклинило, но я, ободравшись, вылезла в узкую щель. Со всех сторон к нам бежали какие-то люди и наши друзья, ехавшие за нами.

Дочка, кричавшая потому, что на нее упал транзисторный приемник и разбил до крови голень, сидела в шоке; между мной и водительским креслом стоймя стоял столовый нож лезвием кверху, что было необъяснимо! Возможные последствия этого могли быть чудовищны. Мои раскинутые руки спасли дочку и меня, потому что я как бы застряла и благодаря этому мы не полетели головами вниз.

Помню я все плохо. Был шок, да и десятки лет стерли следы из памяти.

Саша вылез из машины и даже с трудом встал. Обошел вокруг и посмотрел, как сложился лонжерон. У него были сильно разбиты губы и кровоточил нос: он ударился о руль. Встал и тут же упал…

Приехала милиция, скорая помощь, и нас увезли в госпиталь. Алину, дочку, забрал к себе домой кто-то из местных городских начальников, видимо, по просьбе моего отца.

У дочки были разбиты лоб и голень. У меня — только синяки и царапины от того, что я вылезала в узкую щель помятой двери машины. Меня спасла моя позиция боком, потому что я держала руку поперек машины, чтобы дочка не выскочила головой вперед в стекло при падении машины вниз (как мне привиделось за несколько секунд до падения), и я удержалась.

Я провела с мужем в госпитале несколько дней, у него был диагностирован компрессионный перелом позвоночника, и транспортировку в Москву не разрешали.

Со временем с этой травмой возможно было справиться и восстановить здоровье.

Но при лечении стафилококковой инфекции в Кремлевской больнице при переливании крови его «наградили» вирусом гепатита Б. Оказалось, что во время нашей поездки он уже заболевал, находился в продромальном периоде и ситуация дала резкий толчок болезни. В состоянии продромы (начало заболевания) он не справился с управлением той самой вожделенной машины, ради которой так тяжело работал и жил в разлуке с семьей.

От стресса и травмы болезнь резко обострилась, и Саша впал в кому, из которой врачи Брянской областной больницы не смогли его вывести, хоть и старались. Рядом с ним постоянно находились врач и глубоко беременная медсестра, хотя он, возможно, был заразен.

Мой свекор смог отправить группу медиков из Кремлевской больницы, но погода была нелетная и они выехали на машине. Приехали к утру, когда пациент уже остыл.

Я в определенный момент увидела и поняла его смерть и отошла от его кровати.

Врач и медсестра беспомощно сидели рядом.

Я валялась на какой-то каталке в коридоре в беспамятном сне — двое суток я от Саши не отходила ни на шаг и не спала совсем.

Медицинская бригада, приехавшая с опозданием из Москвы, забрала меня из больницы.

Перед отъездом ко мне подошел главный врач и сказал, что я могу подать на них в суд, так как они не справились (они даже не смогли поставить подключичную капельницу — то ли от неквалифицированности, то ли от недостатка чего-то).

Я вяло промямлила, что могу, но это мне мужа не вернет.

Привезла я тело назад в Москву на машине московских медиков.

Ему было 35 лет и на похоронах кто-то сказал, что он спешил жить… Ведь в 35 лет у него уже был весь комплект успешного (или удачливого) советского человека: квартира, машина, дача.

Мы остались с дочкой одни.

Мы прожили вместе с первым мужем 17 лет. Работали, растили дочку. Он был очень ревнив, что омрачало наши отношения. Я — кокетлива, но безгрешна! Может, по нравственным, но и по медицинским причинам: боязнь заразы, беременности, интриг и лжи, и других негативных моментов, разрушающих брак, душу и саму жизнь, как правило!

Довольно долго я восстанавливалась; продала, что можно было продать, привыкала к роли вдовы и главы семьи, ответственной за всё. Было нелегко!

В 36 лет я осталась вдовой.

Похороны помню плохо. Очень помог отец — взял на себя все хлопоты.

Дочка была у него на даче и узнала, что папы больше нет, уже после похорон. Очень кричала: она его сильно любила, а он души в ней не чаял.

Я тяжело переживала его уход: не могла есть и спать дома, ходила к соседке-подруге в соседний подъезд.

Приходили люди, я с ними молча ела; не могла открывать шкафы долгое время, не могла находиться одна дома, и однажды нянька моей дочери, неграмотная баба Стеша, вывела меня на улицу, взяла за плечи и сказала: «Сегодня девять дней, как ОН ушел. Повернись на все четыре стороны, кланяйся и говори: уходи, уходи, я справлюсь».

Помогло!

Я долго не могла ходить на кладбище и не водила туда дочь. Ходила сомнамбулой. Приходила к кому-то домой и могла заснуть, сидя на стуле… Меня ловили, я долго спала после этого.

«Охранительное торможение» спасло мой рассудок. Выживала! С трудом выплатила все наши долги, продав всё, что могла. Нужно было самой быть для дочери матерью и отцом. Я до этого времени не занималась ни счетами, ни жилищными проблемами.

Теперь всё лежало только на моих плечах.

Надо было продавать эту новую, престижную и несчастливую «Волгу». Мечту жизни погибшего на ней человека.

У нас были долги, и я все равно не смогла бы на ней ездить, да и средств на ее обслуживание не предвиделось.

Продавать эту машину мне следовало только по спекулятивной цене. Чтобы надолго хватило денег. Официальная цена