я его раньше времени прикончил «пирожком» этим?

Но оказывается, что он колышется от беззвучного смеха. Потом в голос начинает хохотать Галина. Чурбанов прикрывает лицо ладонью и подрагивает. Виктория Петровна смотрит на меня недовольно, а вот сам Ильич просто ржёт. Сначала беззвучно, но постепенно он начинает скрипуче и хрипло смеяться во весь голос.

— А… а… ну… давай ещё… ещё раз, — стонет он, вытирая слёзы

— Леонид Ильич… — мне, честно говоря, страшно неловко.

— Давай!

И мне приходится продекламировать ещё раз. В столовую заглядывает безопасник и с подозрением смотрит на ржущую гоп-компанию.

— Ну… Егор Брагин… — говорит Ильич отсмеявшись, — иди… кхе… я тебя поцелую!

Наташка смотрит на меня не переставая, всю дорогу, пока мы возвращаемся в гостиницу.

А что вы так на меня смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут.

— Наташ, ну ты чего? — улыбаюсь я.

Она не отвечает, лишь качает головой. Уже вечер и начинается снегопад. Толяну небольшой напряг, а нам — снежное шоу. Крупные снежинки под тихую музыку «Маяка» бьются в лучах фар в причудливом танце. Их захватывает воздушный поток и выбрасывает в тьму, непроглядную, белёсую и рябую от падающих хлопьев.

Наконец-то. Зимы ждала, ждала природа, снег выпал только… в конце декабря.

— Что ты думаешь? — выходит из оцепенения Наташка.

— Что я думаю? — переспрашиваю я. — О чём? Или о ком? О тебе? Много чего. Иногда мне хочется тебя так следует…

Она пихает меня локтем и кивает на ребят, мол, ты чего при посторонних!

— Нет, не про меня, хотя это тоже интересно. Интересно, но потом расскажешь, позднее. Я спрашиваю про Геленджик. Ты хочешь поехать?

— А ты? — улыбаюсь я.

— Дурацкая привычка вопросом на вопрос, — хмурится она. — Скажи.

Галина пригласила нас встречать Новый год в Геленджике. Чурбанов против, потому что хочет второго числа быть на работе, а два дня провести в дороге и одну ночь в Геленджике ему не улыбается. Но Галя настаивает, а если он не желает, она поедет одна, вернее с друзьями.

При упоминании друзей Юрий Михайлович рассердился, хоть и попытался не подать виду. В итоге сказал, что поедет. Не захотел, стало быть, чтобы Галя ехала с Борисом, ревнует. Значит, и на работу позже вернётся.

— В принципе, второе число — говорит Наташка, — это пятница, а там и выходные.

— Ага, — соглашаюсь я. — Да только у таких людей, как Галин муж, выходных практически не бывает.

— У тебя тоже, — вздыхает она.

— Как не бывает? — усмехаюсь я. — Мы же с тобой на море ездили, забыла?

— Балбес, — мотает она головой. — Я это всю жизнь помнить буду, до самой смерти. Потому что такое…

Она замолкает и бросает быстрый взгляд на парней. Но они не обращают на нас внимания и тихонько говорят о будущем чемпионате мира по хоккею. Жалко, не помню результатов, можно было бы ставки принять. Я усмехаюсь, вспоминая, как поднял банк во время Олимпиады. Кажется, так давно было…

— Что? Почему ты смеёшься? Ты вообще надо мной всё время подшучиваешь. Даже вот над такими вещами. Это у тебя, наверное от количества подобных воспоминаний…

Она ничего не говорит и сидит какое-то время насупившись, отвернувшись к окну. Я её не трогаю. Пусть сама остывает.

— Я вообще, не это тебе хотела сказать, — тихонько говорит она, не глядя на меня через пару минут. — Я хотела сказать… Ну, что вообще не могу тебя понять… Объять разумом твоё существование и то, что ты в моей жизни занимаешь такое место, а я вообще не соображаю, что ты такое. Кто ты такой? Я же ещё год назад тебе тангенсы объясняла и синусы…

— Ага, — подтверждаю я, — было дело. Сека-масека, или как там?

— Вот видишь, ты без насмешечек своих не можешь…

— Ну, прости. Так что, ты в Геленджик хочешь? Тебе когда в универе надо быть?

— Я сдала досрочно три экзамена вообще-то. Мне только один остался, двенадцатого числа. Матанализ.

— Ах, ты ж, моя зубрилка. Молодец.

— Ты даже над… над… — она понижает голос до шёпота, — над генсеком насмехался. Это уж вообще ни в какие рамки.

— Да? — игриво спрашиваю я. — Точно? Прям ни в какие? А тебе понравилось с ним целоваться? Иди-ка сюда.

Я обнимаю её и притягиваю к себе.

— Иди, я тебя поцелую. Взасос. Как Ильич.

— Ну, Егор! Перестань. И вообще, нам надо с тобой поговорить.

— Да, — соглашаюсь я. — Очень надо. И максимально серьёзно.

Надо, конечно, но не хочется. Снег, фонари, кремлёвские звёзды. Надо гулять в такую ночь, а не серьёзные разговоры разговаривать. Устал я от серьёзного. Вон даже наш самый главный человек ржёт, как пацан, а я что? Я ж пацан и есть. Как бы…

— Наташ, а пойдём сейчас на Красную площадь, а? Знаешь, как там красиво?

Она смотрит на меня, покачивая головой а потом берёт под руку, прижимается и опускает голову мне на плечо.

— Горе ты моё луковое, — вздыхает она. — Пойдём, конечно. Только сначала в гостиницу зайдём, мне в туалет нужно.

Мы подъезжаем к нарядной предновогодней гостинице и заходим в фойе. Швейцар бросается к нам, но узнав меня широко улыбается и отвешивает небольшой поклон. Кажется, так и скажет, мол здравия желаю, ваше благородие. Или барином назовёт. Пережитки прошлого. Изживать да изживать ещё.

Я тоже улыбаюсь и киваю. Мы идём через вестибюль и подходим к лифтам. Я нажимаю на кнопку и в этот момент к нам подходят три амбала в штатском. Морды протокольные, сразу ясно откуда.

— Брагин Егор Андреевич? — обращается ко мне один из них и запускает руку во внутренний карман.

— Да он это, он, — раздаётся неприятный высокомерный голос. Из-за колонны появляется Печёнкин.

Ну почему я тебя не убил, любезный?

Амбал вытаскивает из кармана красные корочки и, открыв, тычет мне в нос.

— Майор Карюк, — представляется он. — Пройдёмте с нами, пожалуйста.

— Куда это? — хмурюсь я.

— Я вам потом объясню. Вы, главное, не привлекайте внимания, зачем людям мешать отдыхать? У нас здесь целый наряд дежурит, мы вас по-любому увезём, так что вы проходите спокойно, без лишней суеты.

Ну всё, подумал Чаушеску,

Взасос…

5. Налево пойдешь — коня потеряешь

— Нет, — усмехаюсь я, — вы уж протокол не нарушайте, дипломатический, а то я очень сильно к вашей личности внимание привлеку и к незаконным действиям. Скандал будет, не представляете какой, товарищ Карюк, международного уровня. Так что лучше рассказывайте, что там у вас на душе.

Мордоворот в штатском моментально чернеет, лицо его наливается королевским пурпуром, а глаза — злобой. Хоть бы не окочурился здесь. Один из его спутников, между тем, не теряет благоразумия и чуть похлопав своего товарища по плечу, пытается разрядить обстановку.

— Вас Артур Николаевич Рахметов приглашает на беседу, — доверительно сообщает он, пока Карюк кипит, как паровой котёл.

— На беседу? — повторяю я. — Замминистра? Приглашает? Серьёзно? То есть я могу отказаться от приглашения?

— Не можете, Егор Андреевич, — качает он головой. — Вопрос государственной важности.

— А вы ничего не перепутали? Я, вообще-то не решаю вопросы государственной важности.

— Нет, не перепутал, — спокойно отвечает он. — Вы не решаете, зато Артур Николаевич решает.

— Ну, вот, — говорю я, поворачиваясь к Наташке, — не получилось, но не расстраивайся, потом погуляем. Я отлучусь ненадолго. Вопросы государственной важности, сама понимаешь. С гвардейцами кардинала лучше не спорить.

Я поворачиваюсь и в сопровождении мощной охраны двигаю к выходу. Замечаю при этом встречное движение. Это Игорёк.

Ах, Игорёк, Игорёк,

Пошли со мною на Рагнарёк.

Ты слышь, чего я изрёк…

Незабываемые слова и музыка М. Елизарова.

Но на Рагнарёк, тем не менее, я его не приглашаю, а наоборот, делаю знак не лезть на рожон. Он сигнал принимает, понимает и отступает в сторону.

Артур Николаевич, значит.

— А Печёнкин здесь для чего? — интересуюсь я, пока мы следуем к автомобилю.

Ответом мне служит звук шагов по мраморному полу. Античная роскошь и торжество пролетарского стиля. Чётче печатайте шаг на марше!

— Присаживайтесь, пожалуйста, — любезничает второй, неназвавшийся мордоворот, а Карюк, сжав зубы, мысленно выбирает казнь, которой подверг бы меня, будь его воля.

«Плохой» коп Карюк садится рядом с водителем, я — за ним, слева от меня — второй, «хороший» коп. Остальные делегаты пленума рассаживаются в других автомобилях кортежа. Едем мы солидно. Жёлтый бобик с маячком подсвечивает летящую на нас снежно-звёздную лавину великолепными космически-синими всполохами.

За ним едет чёрная «Волга», в которой нахожусь я. За нами вторая чёрная «Волга», а там, я надеюсь, едет и третья чёрная «Волга», купленная