Братья потупили взоры.

– Молчите, значит, поняли, – Хутугта еще раз обвел их долгим, пристальным взглядом, убеждаясь, что противоборства от них не будет. – Я вот что еще подумал: всем нам браться за их поиски незачем, лишнее внимание можем привлечь. Вы, Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн, как жили, так и живите у себя на Аге. А мы с Даритаем потихоньку осмотрим степь, людей послушаем, и рано или поздно, найдем их. Но когда найдем, я наделю их скотом, людьми и отправлю на жительство к вам. Вы от Таргудая далеко живете, у него не спрашиваясь, вам и сподручнее взять племянников на себя.

– Конечно, возьмем! – польщенный похвалой брата, загордился Бури Бухэ. – Мы ни у кого не будем спрашивать, как нам поступать с родными племянниками, ведь так, Ехэ Цэрэн?..

Тот безрадостно покачал головой, подавляя тяжелый вздох, но говорить ничего не стал.

– Ну, о главном мы договорились, – Хутугта, скупо улыбнувшись, взялся за кувшин с архи. – Теперь можно выпить. И я с вами немного выпью.

Когда солнце поднялось и в юрте стало душновато, Хутугта приказал слугам приподнять на стенах войлок. Свежий ветерок, хлынув сквозь решетки, освежил воздух и нойоны, облегченно вздыхая, развалились на мягких подушках. Женщины внесли чаши с горячей бараниной и вареной кровью.

– А где печень? – спросил Бури Бухэ. – Еще не сварили? Мне дайте сырую печень и сердце. Я в последнее время ничего вареного есть не могу.

– Много пьешь, значит, – укоризненно покачал головой Хутугта.

– Это да, – не стал отпираться Бури Бухэ. – А что при нынешней жизни больше делать, если не пить? Раньше ведь как хорошо было, когда мы были все вместе… весело, дружно… а теперь что?.. Тоска давит. И только вином можно такую тоску залить.

– Ты и раньше никогда не отказывался от архи, – улыбнулся Даритай.

– А ты-то сам какой был?

– Я не больше других пил.

– А я больше, да? – обиженно качал головой Бури Бухэ. – Если кто плохой среди нас, так это Бури Бухэ…

– А на самом деле знаете, кто в последнее время больше всех нас пил? – усмехнулся Ехэ Цэрэн. – Алтан, сын Хутулы. Как поедет опять на поклон к лучшему своему дяде Таргудаю, так обратно неизменно пьяный возвращался. Хорошо его там угощали, видно…

– А почему здесь сейчас нет детей Хутулы? – встрепенулся Бури Бухэ. – Я бы с ними поговорил, спросил бы, как хорошо им жить под рукой Таргудая. Брат Хутугта, почему ты их не позвал на совет? Они ведь тоже, хоть и паршивые, да наши, кияты… пусть и они помогают искать племянников.

– Я нарочно не стал им ничего сообщать, – пощипывая ус, хмуро сказал Хутугта. – Они не любили Есугея и здесь от них толку не будет. Да и не в этом дело, а в том, что ненадежны они, могут рассказать Таргудаю о том, что мы ищем племянников…

– А-а… – понимающим взглядом посмотрел на него Бури Бухэ. – Они, ты верно говоришь, ненадежные люди. За выгоду они и друг друга продадут, не то что нас. Уж такие это люди…

Братья печально качали головами.

Когда Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн после двухдневного пьянства с Даритаем, наконец, убыли восвояси, Хутугта вызвал к себе трех своих верных нукеров.

– Надо во что бы то ни стало разыскать детей моего брата Есугея, – дорожа временем, без околичностей выложил им Хутугта. – В степи или в тайге, в воздухе или в воде, но где-то на этой земле они есть, и вы должны разузнать, где они сейчас живут.

– В последнее время о них не было слышно, – недоуменно пожимали плечами нукеры, под опущенными глазами скрывая недовольство новой прихотью своего нойона.

– Узнаете, где они обитают, получите по три лучших рысака, – сдерживая кашель, поднял руку Хутугта. – Сами выберете из любого моего табуна.

Нукеры, мельком переглянувшись между собой, заметно воодушевились и преданно уставились на него.

– Начинать надо с бывших нукеров Есугея, – ставил им задачу Хутугта. – Тех, которые до последнего времени оставались с Оэлун. Таргудай, как говорили мне, их по ближним тайчиутским куреням расселил. Вам надо объехать их и по-тихому, осторожно опросить. Тому, кто что-то узнает о детях Есугея, обещайте от меня коня с седлом.

– А если они станут спрашивать, зачем нам понадобились дети Есугея-нойона? – деловито спросил нукер, тот, который недавно по его велению гостил в ставке Таргудая, разведывая о Бури Бухэ и Ехэ Цэрэне. – Тогда что им сказать?

– Скажите им прямо, что мы, братья Есугея, хотим помочь своим племянникам, и еще скажите, чтобы языки свои на коротких поводах держали, а то, если дойдет до ушей Таргудая, им самим не поздоровится. Поняли?

– Да, – решительно тряхнули темными головами нукеры. – Когда нам выезжать?

– Сегодня же отправляйтесь и не возвращайтесь назад, пока не найдете их следы. О детях своих и женах не беспокойтесь, я сам буду присматривать за ними.

Прохладное горное лето, незаметно перевалив за половину, быстро потекло на спад. И теперь, едва солнце после недолгого дневного перехода над межгорной падью скрывалось за вершиной хребта, на поляне у шумной каменистой речки, где уютно прижилось маленькое стойбище семьи Есугея, быстро темнело. Последние лучи закатного солнца, ненадолго задержавшись на склонах соседней горы, затухали на ее вершине, затем наступали короткие сумерки. Из тайги, плотно обступившей поляну, уже подкрадывалась глухая тьма. Тревожно ухали филины, чуя близкий конец летнему теплу. Ночами заметно холодало, а перед утром по распадкам бродили густые туманы, обильно поливая траву ледяной росой. Близилась осень…

С середины молочного месяца Оэлун и Сочигэл начали вялить рыбу и сушить звериное мясо на зиму. Хачиуна и Тэмугэ, из-за холода перебравшихся из своего лесного балагана в юрту, теперь заставляли подолгу толочь в ступах засушенные до деревянной тверди куски. Полученную сухую, кисловатую труху плотно набивали в большие туесы и рядами укладывали их в молочной юрте у восточной стены.

Четверо старших братьев, вместе взявшись за звериную охоту, за несколько дней добыли одного пятигодовалого изюбря и шестерых косуль, нагулявших хорошего жира. Разделывая туши там же, на месте, они частями перетаскивали мясо в стойбище. Запасли мясо и этим немного успокоили матерей, встревоженных предстоящей зимой.

Оэлун отваривала кровь в кишках и кости с мясом, заставляла младших побольше есть. Почти каждый вечер она подзывала младших к себе и ощупывала жирок на их животах. Недовольно выговаривала Тэмугэ за то, что мало прибавлял в теле:

– Хачиун и Бэлгутэй вон как потолстели, а ты по-прежнему худой, потому что не стараешься в еде, носишься по лесу голодный. Как же ты на этот раз будешь зимовать? С таким животом к весне помрешь как теленок в бескормицу.

– А я зимой буду пить суп из сушеного мяса и не помру, – изворачивался тот и вопросительно смотрел на мать, пытаясь по ее лицу угадать, верно ли придумал.

– Ну, тогда работай побольше, чтобы до весны хватило тебе супа, – вздыхала Оэлун, придирчиво оглядывая его и качая головой.