После того как консолидирующая идея теряет мобилизующую силу, расхитители начинают собственное, внеслужебное по отношению к великой цели существование. Во времена глубоких депрессий, таких как в 20-е и 90-е годы, расхищение ресурсов общепринято и легализовано.

Расхитители ресурсов различаются по способу их отчуждения у государства. Есть расхитители — воры, распространенные в популяциях работников отраслей народного хозяйства. Есть расхитители, специализирующиеся на гоп-стопе, — бандиты, чаще всего они родом из силовых структур. И есть расхитители — удельные князья, специализирующиеся на присвоении номинально государственных ресурсов за счет их прикарманивания, утаивания от государства.

Термины удельные князья — помещики, воры и бандиты — не несут в себе оценочного смысла. Эти определения не более чем констатация того, что люди с соответствующими менталитетом и способами действий — главные актеры нашей российской драмы в эпохи депрессий. Воровство по-российски — это вовсе не залезть в карман в трамвае. Это прежде всего образ мыслей и картина мира, и лишь потом способ деятельности. Ресурсы должны быть уведены: у государства или в пользу государства. Все, что плохо лежит, надо украсть, и не суть важно, можно ли украденное пристроить. Аппетит расхитителей, прихватывающих сейчас ресурсы, которые они явно не смогут освоить, показывает, что к экономике и политике такая активность имеет опосредованное отношение. Это инстинкт воровства, который в эпохи депрессии выходит на поверхность у деятелей административного рынка воровского типа. Функции бандитов вовсе не в том, чтобы гоп-стопнуть прохожего. Прежде всего, это способ мышления по понятиям социальной справедливости, основанный на жесткой социальной стратификации на лохов и пацанов, пролетариев и буржуев, как бы их ни называли в разные времена. И лишь потом — действия по силовому перераспределению ценностей в пользу правильных пацанов, пролетариев или социально-близких. Причем таким образом, чтобы соответствовать специфичным понятиям социальной справедливости. Нынешние силовики не очень отличаются по своей психологии от революционных матросов, бравших на гоп-стоп имущество зажиточных граждан российской империи. Мафиозность удельных княжеств не в том, что в них действует омерта, а в том, что местные противопоставляются не местным, которые отторгаются. Удельные князья живут с ресурса, который есть на контролируемой ими территории. Эти ресурсы они стараются оставить в своем распоряжении и приумножить, завышая нормативные потребности, играя с тарифами и коэффициентами конверсии ресурсов в товары и деньги, организуя левые потоки и пр. Причем в роли ресурса могут выступать любые изделия, производимые на предприятиях любой отрасли на этой территории. Эти отношения, которые так и хочется назвать криминальными, таковыми по сути не являются. Это не нарушение законов, скорее это применение порядка управления ресурсами в областях, которые само государство не включило в порядок управления или вывело из этого порядка.

Расхитители в периоды процветания государства скрыты в культуре, замаскированы в государстве. Однако при ослаблении государства ранее адекватные функционеры начинают воровать и торговать краденым, гоп-стопничать так, как будто всю предыдущую жизнь они готовились к этому. Ведь никакой иной функции, кроме как концентрация и распределение ресурсов, они выполнять не могут по определению. Эти группы как целое и члены групп как индивиды бесцельно и безыдейно начинают растаскивать государственные ресурсы и накапливать свои — как только появляется такая возможность. Отчуждение ресурсов у государства становится для них самоцелью.

В стабильные времена, когда государство обеспечивает граждан положенной им по критериям социальной справедливости пайкой, а вместо политики есть унизительные ритуалы, существование базовых криминальных отношений проявляется прежде всего в культуре. Издавна в стране сложились три культуры: удельно-княжеская, воровски-купеческая и аристократически-бандитская. Петр Первый так и величал купцов ворами. Купцы-воры бывают разных категорий-гильдий. Есть местечковые воры, а есть воры федерального масштаба. Воры — народ компанейский, платят налоги и взятки, причем налоги для них — форма отката, а государственный бюджет — форма общака. Да и в себя вкладываются — жизнь вокруг обустраивают — чтобы дома были опрятные и украшенные, улицы чистые, питейные заведения приличные. Гуляют воры шумно, любят красиво выпить и закусить с размахом. Их песенная культура — шансон и бардовская патриотическая лирика. Издавна повелось, что центровые воры селились в Москве — воровской столице России.

Другая культура — бандитская, гоп-стопная, дворянско-аристократичная. Бандиты так же стратифицированы, как и воры. Низшие страты бандитов берут за охрану ларьков и пилят поселковые бюджеты. Высшим стратам бандитов откатывается из региональных и федерального бюджетов — за защиту государства и его интересов. Бандиты, в отличие от воров, озабочены судьбами страны, ее величием, культурой, военным превосходством. Налоги они не платят, общака не держат, госбюджет для них — прежде всего карман, из которого надо брать на обеспечение процветания страны и их организованных шаек. И гуляют они по-своему — любят высокое искусство, оперу с балетом, балерин, утонченных певичек и певцов с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Мариинка да Эрмитаж — их любимые места. Бандитская лирика — ДДТ и Ленинград. Бандиты пьют в меру, не брезгуют кокаином, да и к новациям в этом деле относятся терпимо.

Петербург с его разукрашенными казармами — памятниками имперской архитектуры, проходными дворами между прямыми проспектами и линиями — бандитская столица. Питер — идеальное место для гоп-стопа во всех его видах: от простого раздевания прохожих на улице до масштабных проектов вроде Петровских реформ, Великой Октябрьской социалистической революции и ваучерной приватизации. Революции по переделу ресурсов задумываются и начинаются в Питере, где технология гоп-стопа в крови жителей. Потом наступает очередь Москвы, в которой пристраиваются технологии воровства.

В отличие от воровской и бандитской субкультур, удельные княжества описывались многократно, например, Салтыковым-Щедриным, а также следователями Генеральной прокуратуры СССР по особо важным делам — на примере Узбекского, Днепропетровского и многих других уголовных дел. Их специфические особенности — баня как институт, водка как основной напиток, разговоры типа «ты меня уважаешь?» как форма общения. Удельно-княжеские субкультуры уникальны как совокупность потребительских институтов. Каждый удельный князь имеет что-то свое: баньку, рыбалку, охоту, особую водку. Кроме того, он достает всеми доступными способами заморские продукты и товары, которые выставляются на стол (в широком смысле) перед статусными гостями. Сочетание своего и импортированного и составляет уникальность каждого удельного княжества. Вокруг удельного князя формируется особая среда из местных деятелей культуры, искусства, науки и образования, которая востребуется расхитителями ресурсов во времена, когда возникает необходимость в идеологическом обосновании расхищения.

Расхитители ресурсов обычно связаны между собой. Во времена процветания государства вертикальные межуровневые связи возникают в обычном состоянии только между разноименными «специалистами» по расхищению ресурсов. Воры одного, областного, например, уровня были связаны «снизу» с удельными князьями районного масштаба, а «сверху» их прикрывали силовики республиканского и союзного уровня.