– Как раз такая, о какой ты мечтал. Дарю. В аккурат на твой день рождения. Нравится подарок?

Но так как второй молчал, первый вроде встревожился.

– Или подарок не глянулся? Ты не смотри, что она такая грязная да мятая. Если её отмыть-отчистить, ничего будет. Так-то у неё, вроде, всё на месте.

«Какой кошмар! – ужаснулась про себя Эльвира. – Как будто на невольничьем рынке. Да какое они имеют право…»

– Между прочим… – решительно начала она, вздернув подбородок. Хотела дать им отлуп. И сказать открытым текстом, что она – сама по себе, а вовсе не подарок для кого-то.

– Нишкни! – цыкнул на неё тот, с кем она сюда добралась. – Если ты моему брату не понравишься, выгоню… Кстати, Жень, я ведь не сказал ей, что поблизости никакого жилья нет… Подскажи девочке, какое жилье отсюда самое ближнее?

– Село Троицкое, – медленно проговорил тот, кого звали Евгений. – Сто десять километров вниз по течению. Ежели б вода не снесла мост, то перешли бы на другой берег – там до нашего хутора всего пятнадцать километров, а так… только Троицкое!.. Артур, иди-ка, на соль попробуй.

Теперь, когда Артур отошёл и освободил ей обзор, Эльвира разглядела того, кому она должна была понравиться.

Не иначе, со зла она подумала, что брат, Женя этот, – лишь бледное подобие своего родственника. Что-то в нём от Артура есть, неуловимое, а так… Рыхлый толстый увалень. Широкоплечий, но без струны в осанке. Даже эта его ширина выглядит безвольной. Руки здоровые, как лопаты.

Правда, волосы у него красивые, такого каштанового цвета, какого хотели бы добиться многие красавицы, использующие самые суперские краски для волос. А дальше – всё не то. Брови какие-то белёсые, как и ресницы, подбородок не вылеплен, как у брата, а как бы небрежно завершает удлиненное, маловыразительное лицо. Глаза – не поймешь, какого цвета. Он всё время смотрит в пол. Или отводит взгляд, когда Эльвира пытается его поймать. Это же ясно, чего она хочет: найти в его лице союзника. Конечно, может, Артур шутит насчет того, что Эльвира – его подарок. Разве можно дарить то, что тебе не принадлежит?

Интересно, если Эльвира вздумает убежать, её станут догонять и возвращать обратно? Или она теперь кто-то вроде пленницы? Может, лучше не понравиться, чем превратиться в рабыню человека недостойного… Она и сама удивилась, что вдруг перешла на высокий слог. Что значит, недостойного? Она сделала вывод из того, что внешне он не дотягивает до красоты своего брата? А с другой стороны, откуда ей знать, кто есть кто?

Что один, что другой – всё равно для неё кот в мешке.Но поймав себя на этих мыслях, Эльвира удивилась. Об камень её, выходит, стукнуло основательно, с полной переоценкой жизненных установок… Она уже рассматривает варианты, при которых любой из братьев и в самом деле может заявить на неё какие-то права.

– Как тебя звать? – спросил первый, по виду, младший, а по выходкам старший. Старшой.

– Эльвира, – пролепетала она; не зная, как себя с ними вести.

– Понял? Не какая-нибудь Маша или Света, Эльвира!

– Тебя тоже не Иваном зовут, – напомнил его брат.

– Вотименно, папочка развлекался. Артур! Ну как, Эльвира, тебе нравится мое имя?

– Нормальное имя, – пробормотала она, испытывая непреодолимое желание куда-нибудь сесть, вот как она устала.

– Вымыться хочешь, Эльвира? – спросил Артур, как видно, раздумав, и дальше над нею насмехаться.

– Хочу, – обрадовано выдохнула она, осторожно оглядевшись: ведь не в избушке же ей придется мыться.

Артур заметил это ее оглядывание и развеселился.

– Ага, – сказал он, – вон там за печкой есть ванная комната! Санузел, как говорят у вас в городе.

Он подал лежащее на лавке мыло – небольшой кусочек и не слишком чистое полотенце, взял ее за локоть и вывел на крыльцо.

– Видишь, наклоненную осину, иди прямо на нее, и чуть дальше найдешь родничок. Вода такая мягкая, что этого кусочка тебе вполне хватит, чтобы вымыть твои волосы – они все в песке – и как следует умыться самой. Искупаться пока не получится, но завтра мы натопим баню – у нас по четвергам банный день, как и положено добропорядочным христианам.

Было непонятно, он говорит серьезно о христианах, или у него юмор такой.

А если не юмор? Если они какие-то новоявленные староверы… Сектанты… Она совсем запуталась в определениях и махнула рукой, решив не думать. Будь, что будет. Всё равно от этих мыслей никакого толка. Только накручивает себя зазря. Если должно случиться что-то плохое, оно и так случится.

Эльвира без труда нашла родничок, из которого первым делом напилась – рядом на камешке лежала солдатская жестяная кружка.

Вода оказалась удивительно вкусной, так что она выпила даже две кружки. А потом пошла по пути ручейка и вышла к небольшому озерцу, разделась, поневоле оглянувшись. Отсюда ей было видно крыльцо, но на него никто не выходил.

Она с удовольствием погрузилась в воду – просто легла, как в ванну. Озерцо было неглубоким, а когда полежала, испытывая невыразимое удовольствие и даже покой, не спеша вымыла волосы.

Конечно, после «земляничного» мылаони не блестели и не ложились пышной волной, но, подсушив их, как могла, Эльвира заплела их в косу и почувствовала удовольствие.

Правда, ненадолго. Ей пришлось отвечать себе на вопрос: что будет дальше? Ведь она могла бы сейчас взять и уйти. Оставить возле озерца полотенце и обмылок, и поминай, как звали.

Но тут же пришло понимание: единственное, что она может сделать в этом своем побеге, заблудиться и уже никогда не выйти к людям.

«Подумай, как следует! – разволновался её внутренний голос. – Представь на минутку, что может тебя ждать в этой избушке? Два молодых мужика, изголодавшихся по женщине. Тебе предстоят унижения, каковых ты прежде никогда не испытывала. А тут – сколько они говорили? – сто десять километров, и ты можешь выйти к людям. Потом, лес – это всё же не пустыня. Главное, вода рядом… А несколько дней можно и поголодать. Вспомни Веру Головко».

Вера Головко, самая толстая девушка на курсе, влюбившись в парня с параллельного потока, голодала двадцать один день! И в конце концов превратилась в самую красивую девушку университета. По крайней мере, титул «Мисс Университет» она получила. И попала в устный сборник университетских легенд. Ее имя стало нарицательным. И если какая-нибудь девушка вдруг начинала сомневаться в своей привлекательности, ей говорили: «Вспомни Веру Головко!»

Если идти, к примеру, тридцать километров в день, чтобы дойти до Троицкого понадобиться всего четыре дня!

Но более циничный инстинкт самосохранения замечал, что вряд ли те, что живут в избушке, опустятся до убийства, а значит, это всё равно лучше, чем пускаться в заведомо опасную авантюру. Человеку, совершенно не умеющему ориентироваться на местности. Вспомнились книги, в которых описывались страдания людей, заблудившихся в незнакомом лесу. Они часами – да что там, сутками! – могли ходить по кругу, так никогда и не выйдя к людям.