следующий год девчонки говорили обо мне всякое дерьмо только за моей спиной, а не в лицо. Я не была уверена, что хуже.

— Не в алфавитном порядке, — говорит Майлз сейчас, разглядывая мою книжную полку. — Не по жанрам, цветам или размеру. Ты раскладываешь их по рейтингу от самых любимых или просто раскладываешь на полке как попало?

Я упорядочиваю свою книги по тому, насколько они горячи. Майлзу не обязательно это знать.

— Эм. Да, по особенностям, — говорю я. — Кстати, никому не говори.

— Почему ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, что ты читаешь? — Майлз говорит это так, словно я только что попросила его никому не говорить, что я люблю сыр.

Прежде чем я успеваю передумать, я выпаливаю:

— Потому что такие придурки, как твоя сестра, смеялись надо мной за это.

Дерьмо. Нельзя называть пропавшую девушку так, даже если бы она ею и была.

Но Майлз не выбегает из комнаты и не орет на меня. Вместо этого он смеется. Настоящий, неподдельный смех. От такого смеха у меня что-то сжимается в груди. От этого мне хочется сказать все, что у меня есть, чтобы он продолжал смеяться, а я могла цепляться за это чувство вечно.

— Черт, — говорит он. — Я скучал по людям, которые были честны о ней, вместо того чтобы все время вести себя так, будто она чертов ангел. Как будто они даже больше не думают о ней как о реальном человеке.

— Это дерьмово, — говорю я ему, потому что это все, что я могу сказать.

— Дерьмово с ее стороны было заставлять тебя чувствовать себя плохо из-за этого. Да, так оно и было. А потом она заставила меня чувствовать себя плохо из-за всей моей жизни, просто своим существованием. Она была действительно злым ребенком — мы оба были — и она вымещала это на окружающих ее людях. Включая тебя. Но она больше не такая.

Я чуть не фыркаю. На первом курсе Софи перестала вести себя как злая девчонка и стала хорошей. Я ни на секунду не купилась на ее фальшивые улыбки и комплименты. Я знала, что она любому нанесет удар в спину, когда у нее будет такая возможность, но на этот раз она сделает это с улыбкой.

Между нами повисает молчание. Его глаза блуждают по книгам, как мои в книжном магазине или библиотеке. С благоговением. С надеждой, что ты вот-вот найдешь следующую книгу своего сердца.

Его палец скользит по корешку, и я никогда так не ревновала ни к одной книге до этого момента.

— Выбор Любовника?

Проехали. Мне следовало знать, что приятный момент с Майлзом Мариано не продлится долго.

— Не говори ерунды о романтике, потому что я не хочу это слышать. Я бы не стала высмеивать то, что ты читаешь, даже если это скучно и в нем нет никакой непристойности.

— Не собирался, — просто говорит он. — Я читал книги о людях, которым отрубали головы. Кто я такой, чтобы судить?

— Именно. — Хотя легкий холодок пробегает у меня по спине. Если Майлз так переживает, что с его сестрой случилось что-то плохое, зачем ему читать подобные книги?

— То, что я читаю, не скучно, но определенно не помешало бы побольше непристойностей. — Он берет с полки толстую книгу в мягкой обложке. О нет, эта включает секс втроем и связывание в уединенной хижине. — Ты должна одолжить мне одну книгу.

Я выхватываю у него её и возвращаю на место.

— Нет, я никому не доверяю свои книги. Они не покидают эту комнату.

— Тогда они не покинут. — Он хватает другую. Традиционно издаваемый ромком с иллюстрированной парой на обложке и горячими сценами для начинающих. По крайней мере, это лучшее введение, чем книга с обратным гаремом. Он ставит ее на верхнюю часть моей книжной полки.

— Я вернусь и прочту их прямо здесь.

Я усмехаюсь. Он, должно быть, шутит.

— Ты больше не войдешь в мою комнату.

— Я не вернусь в твою комнату, пока меня не пригласят, — исправляет он, и я ненавижу то, как от этого взгляда в его глазах нагревается каждая клеточка моего тела с головы до кончиков пальцев ног.

— Тебя никогда не пригласят.

Он улыбается. На этот раз по-настоящему. Не своей ухмылкой или лукавой полуулыбкой. Он уверен в себе и демонстрирует все свои идеальные зубы. Как будто он знает что-то, чего не знаю я.

— Это мы еще посмотрим.

Похмелье — не самое худшее, что у меня когда-либо было, но в голове стучит так сильно, что я подумываю о том, чтобы заявить о болезни, прежде чем вспоминаю, что нам нужны деньги. Авиабилеты, учебники, мусорные баки и новый ноутбук обойдутся недешево.

Я опускаюсь рядом с кассой, подперев подбородок рукой, пока наша соседка Тесс проговаривает свой заказ, потому что ей слишком нетерпеливо ждать, пока я подойду к ее столику. У нее такой хриплый голос, что, возможно, у нее хронический ларингит.

— У тебя все в порядке, милая?

— Я в порядке. — Я заставляю себя улыбнуться, потому что, если я не убедю ее, что это правда, она расскажет маме, какой грубой я была сегодня утром.

— Как дела у Джордана? Держу пари, он очень взволнован играть за команду колледжа, а?

— Ага. Действительно взволнован, — говорю я. — На подходе две вафли.

Я несу заказ Мэйбл на кухню, где она готовит все в одиночку. Она убирает одну из немногих седеющих прядей волос за ухо.

Мэйбл назвала заведение Mariano's, которое всегда сбивает людей с толку, потому что они ожидают итальянской кухни, но это всего лишь закусочная, где подают стандартную американскую еду. В зависимости от моей смены я ухожу, пахнущая блинчиками или картошкой фри, и, похоже, не могу избавиться от этого запаха, сколько бы я ни скребла.

— У меня заказ для Тесс, — говорю я ей.

— Вафли с добавлением сливочного масла и сиропа. Поняла. — Голос Мэйбл скрипит, как лопатка по металлической сковороде.

Я беру две дымящиеся тарелки с яичницей-болтуньей и жареным картофелем со стойки диспетчера и выношу их к столику № 7 — красной кабинке у двери, — беру дополнительные салфетки для столика № 2 с неряшливым малышом и наливаю чашку кофе Тесс, хотя последнее, что ей нужно, — это кофеин.

За стойкой кассира я проверяю свой телефон. До конца моей смены еще час. Возможно, я закончу раньше.

Меня ждет шквал видео от Натали.

Ты видела видео, которое выложила Эшли??

Боже мой, она опубликовала это в tiktok и reels

Это, честно говоря,