Тэмугэ и Хачиун тоже собирали друзей из своих сверстников, устанавливали среди них свои порядки. Наученные за прежние годы старшим братом, они заставляли новых друзей бороться и биться на прутьях. За ними по пятам ходил маленький Хучу из меркитских пленных, подаренный войском и усыновленный матерью Оэлун. Она строго следила за тем, чтобы братья не обделяли его ничем, требовала относиться к нему как к родному и однажды уже отругала Хачиуна за то, что тот отказался сделать для него лук и стрелы.

Вечерами, когда все собирались за домашним очагом, без посторонних, она обильно подносила онгонам вина и масла, благодарила их за наступившее счастье, за то, что нужда в их семье миновала, что у них по-прежнему большой улус, что они сильны и живут в безопасности.

– Благодарите за все своего старшего брата, – не уставала повторять она домочадцам в отсутствие Тэмуджина. – Вечером перед сном и утром после сна пусть каждый из вас хорошенько подумает, где и как сейчас вы жили бы, если не имели такого брата. Вы наперегонки должны исполнять все, что он прикажет… Понятно или нет? – строго переспрашивала она, глядя на хмурое лицо Хасара.

– Понятно, – потупившись, краснея лицом, отвечал тот.

И лишь маленький червь, закравшись в их айл, незаметно точил их большое семейное счастье. То, что Бортэ носит в себе меркитского отпрыска, не прошло незаметным ни для своих, ни для чужих. Мать Оэлун с первого взгляда увидела, что худшие ее ожидания сбылись, что Бортэ все-таки понесла от меркитов. Но присмотревшись к сыну и невестке, она увидела, что они сохранили между собой добрые отношения, пережив свое горе, смирились со случившимся, и на этом было успокоилась. «Может быть, никто и не узнает, останется эта тайна между нами», – думала она.

Однако надежда ее порушилась через несколько дней. Как-то вечером все они сели за общую трапезу, собираясь утолить накопившийся за день голод. Тэмуджин с нукерами только что приехал от ближнего табуна, младшие братья вернулись с гусиной охоты.

Мать Оэлун и Бортэ быстро расставили на столе молочную пищу: творог, сметану, пенки, сыр, хурунгу. В очажном котле слабо дымилась арса…

В круг расселись братья и нукеры, тут же была и старуха Хоахчин. Тэмуджин с Бортэ сидели рядышком. И тут шестилетний Тэмугэ выдал то, что, видимо, угнетало его все эти дни.

– А что, – спросил он у матери, когда та подавала ему чашку с арсой, – теперь в нашем роду будут меркиты?

В юрте сразу стало тихо, братья примолкли. Мать Оэлун от неожиданности застыла, перестав черпать ковшиком из котла. Опомнившись, она строго прикрикнула:

– Какие еще меркиты, ты что тут болтаешь?

– А вот Хучу сидит, да еще невестка Бортэ скоро родит…

Хасар, потянувшись, крепко стукнул его по спине. Тот заплакал, заорал в голос:

– Что я, виноват, когда все говорят об этом?

– Кто говорит? – быстро спросила Оэлун.

– Все мальчишки в курене говорят…

На него накинулись братья, заставили замолчать, но слово было уже сказано. Бортэ сидела вся красная, опустив голову. Тэмуджин промолчал, досадливо взглянув на Тэмугэ и украдкой покосившись на жену. Нукеры сидели с бесстрастными лицами, будто не слышали ничего…

С этого дня, как ни старались они замять постигшую семью напасть, забыть про нее, какое-то неуловимое напряжение сквозило между Бортэ и самыми младшими братьями, по юной горячности не примирявшимися с тем, что среди них будет отпрыск злейших врагов их семейства. Хачиун и Тэмугэ, прежде ласковые и игривые с невесткой, теперь отчужденно отмалчивались при ней, старались побыстрее уйти, будто она была заражена дурной болезнью. Видно, слишком остро запомнился им страх перед меркитами, когда еще совсем недавно, летним утром они стремглав бежали от них, словно беспомощные косули от своры хищников.

Хасар и Бэлгутэй, вернувшиеся из похода заметно повзрослевшими, вели себя по-другому: они ничем не показывали своего отношения к беременности Бортэ, всем видом давая понять, что дело это старшего брата и их не касается. И лишь маленькая Тэмулун, донельзя обрадованная ее возвращением, по-прежнему ластилась к ней, как годовалый телок, лезла со своими детскими разговорами.

Бортэ, лаская ее, украдкой вытирала слезы и утешалась мыслью, что главное для нее – это то, что муж и свекровь стоят за нее. И забывала обиду на младших братьев, думая: «Пройдет время, они вырастут, наберутся ума и все поймут. А сейчас я дома, у своих, и муж, и свекровь стоят за меня, все мои права остались при мне. Вот что главное, а все плохое пройдет и забудется!»

На другое же утро после того, как поселились на новом месте, Хасар с Бэлгутэем вышли из своего айла, подозвали троих подростков, игравших в бабки у соседнего айла. Те подошли.

– Вы какой сотни? – спросил Хасар, оглядывая их.

– Первой, – сказал по виду старший, парень лет десяти.

– Вот что, – сразу перешел к делу Хасар, – сейчас вы объедете айлы своей тысячи и передадите всем мой приказ: парням от девяти до одиннадцати лет собраться на северной стороне, на конях, с оружием.

Вернувшись в свою юрту, они взяли оружие, заседлали коней и выехали за курень, на условленное место. Спешившись на верхушке бугра, сидели, поджидая, когда соберутся все. Кони их на длинном поводу пощипывали скудную на сухой земле траву.

У крайних юрт понемногу начинала скапливаться толпа конных подростков. Они негромко переговаривались, выжидающе посматривали в сторону своих новых нойонов. По толпе сновали те же двое, что были посланы с приказом, пересчитывали людей по головам. Наконец они направились к бугру, поднялись по склону, и тот, что был постарше, доложил:

– Сейчас собралось сто четырнадцать парней. Около шестидесяти не оказалось в курене, с утра уехали, одни рыбу ловить, другие – на тарбаганов охотиться. К вечеру все будут.

– Ладно, пусть построятся в ряд вот здесь. – Хасар указал на место под бугром и, взнуздав своего жеребца, вспрыгнул в седло.

Дождавшись, когда густая толпа, растягиваясь, выстроилась неровным, волнистым рядом, братья легкой рысью спустились с бугра. Хасар крепко натянул поводья, останавливая коня и, острым взором оглядывая строй, крикнул:

– Отныне вы будете в моем отряде. Будете жить по приказам моим и моего младшего брата. Сейчас мы посмотрим, что вы за люди, на что годитесь, а потом я вам скажу, что будете делать.

Он начал смотр отряда. Подъехав к правому краю, молча оглядев первого и второго, у третьего он приостановил коня.

– Это что за узда? – насмешливо спросил у невзрачного, низкорослого паренька. – Ты ее, видно, из веревки для подвязывания коровьих ног сделал. Прицепил удила и думаешь, что это узда?

Тот пристыженно заерзал в седле, украдкой косясь по сторонам. Другие подростки с любопытством вытягивали шеи, глядя, к чему придрался новый нойон, перешептывались.

– Чтобы к завтрашнему утру я видел настоящую узду, а не то выгоню из отряда. Будешь овец пасти.