Лана помнила, как ураган «Мирко» крушил все и вся в их доме, когда отец узнал, КУДА поступил его наследник. Горячая южная кровь деда-серба, оставшегося в свое время жить в СССР, вовсе не остыла в его потомках, и, если бы не мама, дело точно дошло бы до рукоприкладства. Причем руки прикладывались к обеим физиономиям, и тогда примирение из разряда возможных перебралось в подотдел мифологии и фантастики.

Но хрупкая, светловолосая мама Лена, похожая на королеву эльфов, лихо управилась со своими рослыми мужчинами, разогнав их кухонным полотенцем по комнатам. И катастрофических последствий удалось избежать.

Но они, катастрофические последствия, все же настигли Лану, учившуюся тогда в шестом классе. Надежды отца пудовыми эполетами рухнули на плечи дочери, и ее дальнейшая судьба была предопределена. Наученный горьким опытом Мирослав буквально за руку отвел ее в приемную комиссию той самой академии, которая не дождалась Ярика.

Где и проучилась все пять лет послушная отличница Лана, всю жизнь ненавидевшая точные науки и мечтавшая… Какая, впрочем, разница, о чем она мечтала? Хватит с родителей и одного актера, пусть и суперуспешного.

А то, что внешность дочери вызывала обильное слюноотделение у самцов, значения не имело. Холдингу требовались прежде всего ум и аналитические способности Ланы, упаковка только мешала.

И девушка старательно соответствовала статусу бизнес-леди: строгий деловой костюм, минимум косметики (правда, она особо и не нужна, когда собственные брови и ресницы чернее угля), великолепные вьющиеся волосы теплого каштанового оттенка стянуты в гладкую прическу. А огромные, завораживающе-зеленые глаза прячутся за очками в классической оправе. О деле надо думать, господа, встречаясь с Миланой Мирославовной Красич, понятно?

Вот только самой Лане думать о деле не хотелось. Ну вот ни капельки. Жизнь за прошедшие после выпуска из академии два года веселее не стала. А вот скучнее — да. Девушке казалось, что к ней все ближе подползает пелена удушающей рутины.

Лана еще пару раз бумкнулась лбом об стол и с отвращением посмотрела на исписанный ежедневник.

Привыкшая все и всегда делать хорошо, вне зависимости — нравится ей это или нет, дочь Мирослава Красича не разочаровала отца, став за два года его правой рукой. Хотя нет, зачем человеку две правые руки? Это, конечно, лучше, чем две левые, но все равно — перебор.

Скажем так — Милана Мирославовна Красич стала первым заместителем главы холдинга, серьезным и уважаемым руководителем. И это, между прочим, в двадцать пять лет.

Двадцать пять лет… А-а-а! Не хочу, не буду, не хочу!

Все, хватит издеваться над ни в чем не повинным лбом, так и шишку настучать можно. И ходить потом гордым единорогом, вернее — единорожицей. Унылой и несчастной. Рожицей, в смысле.

Лана потянулась было к кнопке вызова секретарши, но в этот момент мобильный телефон замурлыкал голосом Бьяджио Антонацци. На дисплее высветился номер домашнего телефона родителей. Интересно, чего хочет мама?

Но это была не мама.

— Привет, сестренка!

— Ярик! — совершенно несолидно завизжала заместитель главы холдинга. — Ты приехал! Почему не предупредил, я бы встретила!

— Ага, лишь бы на работу не ходить.

— Ярик, я ведь, кажется, уже говорила тебе, что ты свинский евин?

— Хрю.

— Ну вот, хоть что-то удалось доказать. Господи, как же я рада, что ты приехал! Как честный человек, ты должен, нет, ты просто обязан загладить свою вину!

— Какую еще вину?

— Не придуривайся! А кто свалил на меня свои обязанности? Тоже мне, мужик называется! Да знали бы твои многочисленные фанатки, не говоря уже о фанатах…

— Стукну.

— За правду?! Кто ж виноват, что на твою мужественную внешность клюют не только дамы.

— Ох, если честно, до печени уже проклевали! — тяжело вздохнул Яромир Красич. — Я уже и морду бил особо навязчивым, за что отсидел две недели…

Помню-помню, — хихикнула Лана, — за ужасно не политкорректную гомофобию.

— А пусть не лезет! В другой раз я еще и не так чью-то физиономию подкорректирую! Ладно, сестренка, говори — кого или что гладить надо.

— В смысле? — От столь неожиданной смены темы разговора Лана отчетливо услышала визг покрышек — это резко тормозили разогнавшиеся в определенную сторону мысли.

— Ну, ты же сказала, что я должен загладить вину, вот я и спрашиваю — чего гладить будем?

— Мою измученную бизнесом душу, — шмыгнула носом Лана.

— Что, все так плохо?

— Ужасно!

— ОК, Олененок, — она так давно не слышала своего детского прозвища! В носу немедленно защипало, и Лана еле удержалась от всхлипа, — слушай меня сюда. Как ты отнесешься к обязанности моего гида-секьюрити-дамы? Я пробуду в Москве недели две-три, будешь меня повсюду сопровождать, чтобы тетки не вязались. Да и дядьки тоже.

— Ох, Ярик, — Лана с тоской посмотрела в окно, где томилось яркое весеннее солнце, — если бы ты знал, как мне этого хочется! Но отец не отпустит, дел — куча.

— Отпустит, не переживай! А в вашей куче найдется кому покопаться и без тебя. Но учти, у меня есть одно условие.

— Какое? — боясь поверить, что появившийся на горизонте сверкающий шарик счастья — ее, прошептала девушка.

— Я поживу у тебя, хорошо? Ты же понимаешь, обитать с родителями немного напряжно, а в гостиницу я не хочу, меня там в покое не оставят. У тебя же, насколько я знаю, консьерж из бывших спецназовцев. И места достаточно.

— Целых три больших комнаты! — завопила Лана, вскакивая… нет, плохое слово, вызывает дурно пахнущие ассоциации — сорвавшись с вертящегося офисного кресла, и, сбросив туфли на высоченных шпильках, запрыгала от счастья вокруг стола. — И мимо Вадима, консьержа, никто не пройдет без разрешения, можешь быть уверен! Уррра! Ой, — она замерла и прошептала в трубку, — а у тебя получится?

— Обижа-а-аешь, — протянул брат. — Собирай манатки и готовься к отпуску. Вернее, к новой, гораздо более ответственной и опасной работе.

— Да я за братишку живота не пощажу! Чужого, правда, но не пощажу, честно. У меня знаешь, какие ногти длинные и острые? Дамасский клинок — деревянная зубочистка по сравнению с ними!

— Не сомневаюсь, — хмыкнул Яромир и отключился.

Радужный шарик счастья приблизился почти вплотную. Он сверкал так бесконечно радостно, что на него было больно смотреть, даже слезы осторожно выглянули из уголков глаз.

Тренькнул селектор, и встревоженный голос секретарши Эммы Марковны, дородной дамы неопределенного возраста, поинтересовался:

— Милана Мирославовна, у вас все в порядке? Вы так кричали!