Она была права, но откуда взять то, чего нет в душе. Я не легкомысленна.

Артуру надо бы жениться на моей матери. Артур тоже не легкомыслен, но умеет отлично притворяться. Говорит, что хочет жить на широкую ногу и с размахом, но целых двадцать три года просидел на одной и той же скучной работе в Брёкелене. А в довершение всех бед скоро и ее потеряет. Он уволен. Стал ненужным.

Это означает, что нам придется на всем экономить. Мне-то что, я привыкла жить скромно, но Артур любит корчить из себя важную персону.

Воображаю, как он будет целыми днями сидеть дома. Со вздохом приподнимать ноги, чтобы я не задела их пылесосом. Спрашивать вслух, но как бы про себя, зачем каждый день нужно что-то передвигать. А если я задам ему вопрос, делать вид, будто погружен в свою газету и ничего не слышит.

Предвижу, что новую работу он найдет нескоро. Пятьдесят лет… песня долгая, а похвастать нечем, разве что глубоким знанием держателей для туалетной бумаги и автоматов для полотенец. В очередь за ним компании не встанут.

Артур весьма невысокого мнения о моей работе в магазине модной одежды больших размеров. Считает, что ожидать клиентов – это не работа. Он представления не имеет, чем я занимаюсь в течение дня. За восемь лет, что я там работаю, заглянул туда один-единственный раз. О’кей, я тоже всего один раз была в офисе Хертога, когда компания отмечала 75 лет своего существования.

А ведь, кроме этого пожилого подростка, в моей заботе нуждается отец, который думает только о себе и своих воображаемых мучениях. Одна только мама умела с ним справляться. Она соорудила некую комбинацию из легкой насмешки и полного пренебрежения. Я так не смогу.

Ты была права, мама. Я не легкомысленна. Я серьезна и немного брюзглива от природы. И мне тебя страшно не хватает.

Отвратительная игра команды Нидерландов против Люксембурга вывела меня из себя.

– Люксембург на сто двадцатом месте в мире, – бушевал я. – А мы на двадцатом.

– Мы? – спросила Афра. – И я в том числе?

– Нет, дорогая, ты, конечно, на первом. – Это прозвучало немного циничнее, чем я имел в виду.

– Ах, как романтично. Жаль, что ты так не думаешь.

И она довольно фальшиво пропела свободную вариацию на тему песенки группы «Де дейк»[8] «Мужчина точно знает, кого ему не хватает, лишь когда ее больше нет».

– Пусть это сыграют на моих похоронах, – подлил я масла в огонь.

– Нет, Артур, на моих. В своих ты участвовать не будешь.

– Нет. К сожалению.

Это был решающий момент.

В этот момент я подумал: почему, собственно, нет?

В этот момент я впервые подумал: а что, пожалуй, хорошая идея – участвовать в собственных похоронах? И где-нибудь в другом месте начать все сначала?

Я плохо помню, чем закончился матч. Помню только, что Афра несколько раз повторила:

– Я с тобой говорю, Артур.

На следующее утро я впервые за двадцать три года сидел в пробке по дороге в Брёкелен бодрый, как ранняя пташка. Я был готов кое-что предпринять! Был готов перевернуть всю свою жизнь. Возможно, она не будет масштабной и захватывающей, но солнечной и свободной. А с моим выходным пособием в качестве стартового капитала можно было не опасаться, что спустя короткое время я снова, подняв лапки, вернусь в свое родовое имение в Пюрмеренде. Хотя интересно было бы посмотреть на лицо Афры, если бы ее покойный супруг позвонил из двора, куда нельзя машинам.

«Привет, дорогая, произошло недоразумение. Меня схоронили по ошибке, но сработал ретроактивный эффект, и ошибка исправлена».

Интересно, она раскроет рот? Заорет благим матом? Спокойно скажет: «Входи, Артур, заварить тебе чашечку свежего мятного чая?» Или кинется мне на шею, осыпая страстными поцелуями?

Надеюсь, я никогда этого не узнаю, но подозреваю, что, согласно теории вероятности, такая возможность довольно высока.

На выходное пособие и сэкономленные деньги я наверняка смогу провести в Италии лет десять. А там будет видно. Может, выведу новый сорт винограда и обоснуюсь на окрестных фермерских рынках.

Давно я не испытывал такого восторга. Последний раз в детстве, когда на мое пятилетие Синтерклаас[9] подарил мне велосипед без боковых колесиков. Я надеялся, что теперь мне повезет больше, чем в прошлый раз. Тогда я поехал кататься под дождем и градом и через пять минут вопил от боли, лежа на кушетке с огромной ссадиной на голове.

У жизни тоже нет боковых колесиков, поэтому я поклялся себе относиться к ней спокойно и взвешенно. Так, как учила меня мама: «Прежде чем делать, подумай. А когда сделаешь, тем более подумай».

Для меня эта формула что-то вроде заклинания. Не спешить!

По радио как знак свыше зазвучало «Хэппи» Фаррелла Уильямса[10]. Я врубил звук на полную громкость, и вся растянувшаяся на полтора километра пробка медленно двигавшихся и стоявших машин на полной громкости подхватила песню. Со мной трижды поравнялся солидный китаец в солидном «мерседесе». И каждый раз смотрел на меня. А я каждый раз кивал ему, подняв большой палец. И он любезно кивал в ответ.

Выразив песней свое восторженное состояние, я стал думать о том, что мне предстоит сделать. Во-первых, нужно составить подробный поэтапный план и соответственно предварительный временной график. Пусть меня похоронят летом, мне так больше нравится, поэтому первую примерную дату своей кончины назначаю на 21 июня, с возможной отсрочкой на три месяца, до 21 сентября, то есть до конца лета. Так что на подготовку остается очень мало времени. Максимум год. Нужно успеть.

Во-вторых, к осуществлению своих планов я решил привлечь Йоста и Ваутера. Одному мне ни за что не справиться. Необходимы два коварных и пронырливых ассистента, чтобы успешно шагнуть из жизни.

Еще я подумал, что нельзя принимать слишком много решений сразу. Буду принимать не больше трех в день. В остальное время жить нормально, словно и не планирую собственной смерти.

А что, если я перед самыми похоронами попаду под трамвай, вдруг пронеслось у меня в голове. Впрочем, и после похорон лучше под трамвай не попадать.

Я пригласил Йоста и Ваутера после гольфа пообедать в клубе за мой счет. Сказал, что нужно кое-что обмыть. Стейн, как и ожидалось, выпил две кружки пива с биттербалленами и отвалил домой. Обедать в обществе жены.