Видно, что Лизе неловко за наше ребячество. Я, наверное, тоже покраснела. Стаскиваю с волос резинку, ладонью зачесываю все пряди назад и снова стягиваю их резинкой.

У разложения свой определенный запах. Среди всех прочих запахов он как грабитель: бьет тебя по лицу, пихает в живот и скрывается с твоей сумкой, пока ты приходишь в себя, сбитый с ног зловонием. То и дело до меня доносится этот тошнотворный запах гниющей плоти. Но также… что-то еще, чего я не могу определить.

— Есть только один способ выяснить, есть ли там что-то или нет ничего.

— Что бы там ни было, ты должна мне рассказать.

— Расскажу. Я пошла.

Она быстро отходит назад, а я резко распахиваю двери настежь.

То, что я вижу, вызывает перегрузки в моем сознании. Рот наполняется кислотой, я делаю усилие, чтобы сдержать ее.

Чтобы не сойти с ума, нужно мысленно отстраниться.

Снимки на память из отпуска в дождливой Италии: трупы, мутации, гниющая плоть. На теле священника крыса, она сдохла, пожирая то, что осталось от его лица. Патологические изменения в ДНК зашли так далеко, что даже кости разрослись неестественными шишками, прорвав кожу изнутри. Тела изуродованы не только шишкообразными образованиями, но длинными выростами, свисающими наподобие лестницы, а похожие на рога выступы торчат из того, что когда-то было лицами. Тела, уже не человеческие, но еще достаточно их напоминающие, чтобы не принять за инородные. Смерть здесь, в Италии, обрела кошмарную изощренность.

Вдруг раздался хлюпающий, сосущий звук. Мне он знаком. Я не смею закрыть глаза, чтобы подумать, и я не могу задержать взгляд на чем-нибудь хоть на секунду, чтобы определить его природу. Кошка, облизывающая кусок мяса шершавым языком. Втягивание лапши из миски. Высасывание мозга из только что разломленной косточки…

Что-то кормится. Монстр, который мог бы быть человеком, если бы не стал жертвой этого безумного эксперимента. Звук одновременно и негромкий, и оглушающий, так что у меня от него звенит в ушах.

Кто-то их здесь запер. Кто-то оставил их в этом склепе умирать, и я не могу его винить за такое решение.

Я едва удерживаю тяжелую деревянную балку. Трясущимися руками я кое-как вставляю ее в скобы и вколачиваю кулаками на место, чтобы существа внутри никогда не смогли выбраться наружу. Я иду, не оборачиваясь, впереди Лизы и сжимаю кулаки.

— Что там было?

Ей любопытно, но я не знаю, что сказать. Эти существа были когда-то людьми, но теперь превратились в новое звено пищевой цепочки.

Я мотаю головой, я не могу говорить. Если я заговорю, то придется расстаться с фасолью.

Мы отошли уже, наверное, на расстояние полумили. Дождь стал слабее, капли щекочут мое мокрое лицо, прежде чем стечь ручейками под круглый вырез футболки. Лиза болтает без умолку о чем придется, и я радуюсь этому, потому что ее болтовня отвлекает меня от мыслей о церкви.

Еще одна миля позади. Стрелка компаса свидетельствует о том, что мы по-прежнему двигаемся на восток с небольшим отклонением к югу, как раз в точности туда, где я хочу оказаться. Небо нависает так низко, что, кажется, вот-вот заденешь его головой. Тучи сгустились до однородной плотной темной массы. Мир затаился. Что же будет?

А потом все взорвалось и разлетелось на куски. Чудовищный грохот сотряс округу, даже трава припала к земле. Мы рухнули наземь, прижавшись животами к мягкой почве и прикрыв затылки руками. Велосипед упал между нами, консервные банки рассыпались вокруг.

Ударила взрывная волна, вжав нас еще глубже в траву.

— Ты в порядке?

Лиза кивает, прильнув щекой к земле. Немигающие глаза широко раскрыты. Она не пострадала, по крайней мере видимых кровоподтеков нет. Я определяю, что тоже цела, и, перекатившись на спину, приподнимаюсь на локтях.

— А ты? — спрашивает Лиза.

— Все нормально.

— Что это было?

— Что-то взорвалось.

Взрыв раздался у нас за спинами. Об этом свидетельствует огненный шар, поднимающийся в небо в том месте. Пламя окружает массивное облако дыма, усиливающее жуткую красоту зрелища.

Осознание грозного значения происшедшего заставляет мой пульс галопировать, а мысль о скорейшем бегстве кажется наиболее разумной.

— Нужно идти. И нужно уходить с дороги.

Уголки ее губ недовольно опускаются.

— Но тогда нам придется пробираться через болото. Наши ноги…

— Мне тоже это не очень нравится, но выбора нет.

— Почему?

— Потому что этот взрыв говорит о том, что кто-то может быть позади нас. Так что лучше скрыться из его поля зрения.

— Полагаешь, это была церковь?

— Возможно.

Недолгое молчание.

— Что там было внутри?

— Ты когда-нибудь слышала про старые карты, составленные еще до тех времен, когда стали известны настоящие очертания континентов, когда люди думали, что земля плоская?

— Наверное, слышала. В школе. И что?

— На некоторых из них были нарисованы драконы и другие несуществующие существа, живущие, предположительно, на неизведанных территориях.

— Ты хочешь сказать, что это сделал дракон? — делает вывод Лиза.

— Нет, я хочу сказать, что весь мир теперь стал неизведанной опасной территорией, населенный монстрами, которые когда-то были одними из нас.

Мы уходим отсюда, стараясь идти среди густых зарослей травы, где наши ноги не проваливаются в грязь. Так и продвигаемся. Дождь усиливается.

Тогда

«Я ненавижу тебя», — произношу я одними губами через стол своей сестре.

Она пожимает плечами: «Что?»

Я чешу нос средним пальцем правой руки. Взрослые женщины, а ведем себя, как подростки.

— Китайцы, — бубнит рядом со мной голос, — теперь они представляют для нас главную опасность. Они вообразили себя Господом Богом и внедряют программу изменения погоды.

— И что, теперь у нас белье будет быстрее высыхать? — спрашивает мой зять.

Марк не расист, но я вижу, что этот зануда, сидящий рядом со мной, утомил его не меньше, чем меня.

Тип, к которому я пришла на свидание, видимо, сделан из дрожжей — чем жарче становится, тем больше он раздувается. Удивительно, как только на нем не лопаются его модная рубаха и стильные бриджи.

— Они это делали во время Олимпийских игр, — вставляю я. — Они стреляли в небо серебряно-иодоводородными снарядами. Но не только китайцы. Мы там тоже этим занимались.

Дэниэл, этот человек-тесто, отшатнулся так, будто я его ударила.

— Мы — нет.

— Да-да, занимались.

Дженни теребит скатерть. Она знает, я это так не оставлю. С любым другим — пожалуйста, но этот тип вызывает у меня бурное раздражение.