Сейчас

На второе утро после того, как мы ушли с фермы, Лизу рвет. Тусклое небо проглядывает сквозь густой полог листьев, который скрывает нас от небес и дороги. Здесь почти сухо, только изредка падают холодные капли.

А меня на этот раз не тошнит. Холодная фасоль, выбранная из консервной банки с зазубренными краями, улеглась в моем желудке студенистым питательным комком.

Впереди нас деревня. До нее, наверное, около двух миль. Безымянная точка на карте, но, тем не менее, она перед нами. Я думаю о том, что лучше обойти ее стороной, чтобы избежать возможных встреч. Я смотрю на согнувшуюся в поясе Лизу, извергающую фасоль на землю. Держу ее волосы в своих руках. Бедное дитя. Хотя меня тоже может стошнить, я смотрю на ее рвотные массы. Крови нет, по крайней мере пока.

Витамины. Возможно, в этом населенном пункте есть витамины. Они пригодились бы нам обеим.

— Извини.

Пальцы ее ног залиты блевотиной.

— Не надо извиняться, ты ведь ничего не можешь с этим поделать.

Ее худые плечи вздрагивают.

— Думаешь, у меня «конь белый»?

«Конь белый». Эпидемия, погубившая население земли. Какой-то проповедник из южных штатов с очень большим ртом слышал голоса свыше, которые сообщили ему, что это конец света, о чем он и поведал общественности в популярном ТВ-шоу. Гибнущему человечеству не оставалось ничего, кроме просмотра телепередач.

Этот проповедник назвал вирус «конь белый».

Агнец снял первую из семи печатей — и появился конь белый, а на нем беспощадный всадник, пришедший, чтобы испытать нас дьявольской болезнью. Каждый муж, жена или чадо, не верующие в Господа нашего Иисуса Христа, не приемлющие своего Спасителя, примут погибель от коня белого. Безбожники будут гореть в геенне огненной, раскаиваясь в своем неверии. Они будут корчиться в невыносимых муках, терзаемые адским пламенем. Этот мор — конь белый. Остальные три грядут…

Люди думали, что это будет эпидемия наподобие гриппа, но действительность оказалась намного страшнее. «Конь белый», вырывающий человеческое звено из цепи эволюции, не был похож ни на одну из болезней, описанных в медицинских справочниках. За исключением разве что поздних стадий рака. Министерства здравоохранения и ВОЗ не успевали принимать меры, когда люди толпами ринулись к врачам с пакетами и ведрами, моля выдать им хоть что-нибудь от морской болезни. Рвота становилась кровавой по мере того, как сходили клетки, защищающие стенки желудка от прожигания желудочными кислотами. Через несколько дней рвота прекращалась только для того, чтобы уступить место болям неясной природы, но небывало мучительным.

Затем выступил представитель научных кругов и сообщил нечто такое, чего никто не смог понять.

— «Конь белый» не является болезнью как таковой. Это мутация. Некий внешний фактор вмешался в наши ДНК, включая одни гены и выключая другие.

Он старался говорить максимально просто, чтобы было понятно всем. Но его речь стала совсем невразумительной, когда пришло время журналистам задавать ему вопросы. Попытки пролить свет не развеяли тьму неведения.

Я могла бы ей соврать, сказав «нет», или могла бы соврать, сказав «да». Поэтому я решаю говорить бесполезную правду.

— Я не знаю.

— Я не хочу умирать, — говорит Лиза сквозь пену желчи.

— Мы все умрем раньше или позже, — отвечаю я ей, вытаскивая из кармана бумажную салфетку, чтобы она вытерла губы.

— «Позже» звучит приятнее.

— Мы должны составить список, пока не сыграли в ящик.

— Что ты имеешь в виду?

— Список дел, которые нужно совершить до того, как мы отойдем в мир иной в зрелом возрасте, выраженном трехзначным числом. Например, прыгнуть с парашютом или поплавать в водопаде.

— А какой в этом смысл?

Мои глаза наполняются жгучими слезами от абсурдности происходящего. Две женщины обсуждают, что бы они хотели сделать до того, как умрут, стоя на краю света. Если нам удастся поесть горячего хотя бы еще один раз, то это уже будет везением.

— Развлечение, — отвечаю я ей. — Впереди поселок. Я считаю, нам следует заглянуть туда. Что думаешь?

— А как бы ты поступила, если бы меня здесь не было?

— Пожалуй, обошла бы стороной.

— Почему же нам так не сделать?

— Потому что там, возможно, есть лекарства.

— Ты думаешь, я скоро умру?

Я качаю головой, позволяя слезам смешиваться со струйками дождя.

— Я хочу выйти замуж, иметь семью, — говорит Лиза. — Это будет в моем списке.

Тогда

— Забудь об этом, — говорю я Дженни.

Голос у моей сестры как у писклявой мышки, но только тогда, когда ей нужно убедить меня сделать то, чего хочет она.

— Но он правда очень мил. Тебе он понравится. Ну, или, может, ты встретишься с ним разок-другой.

Я представляю, как она поднимает брови, склоняя меня к случайному сексу. Нашей матери это понравилось бы.

— Очень мил, — говорю я.

— И невероятно симпатичный.

— Мне нужно сегодня вечером мыть голову.

— Я уже рассказала ему о тебе. Ты должна прийти.

— Значит, скажешь ему, что я не приду.

Ее болтовня прерывается недолгой паузой.

— Ты меня убиваешь. Я не могу. Это было бы грубо. Ты должна прийти.

— Я не приду, — говорю я и кладу трубку.

Моя мать укоряет меня, искусно пробуждая во мне чувство вины всеми возможными способами.

— …два года, — ворчит она, — такое ощущение, что прошло целых два года. Ты всегда была самым упрямым ребенком. Не то что твоя сестра. Она, по крайней мере, нашла возможность зайти еще две недели назад. На три часа. Не то что ты.

Весь мой выбор состоит из двух вариантов: или посетить вечеринку у сестры, или надеть матери на голову полиэтиленовый пакет, чтобы она прекратила бурчать. Я выбираю из двух зол то, которое не приведет к уголовной ответственности.

Сейчас

Деревня открывается за холмом, как Афродита, выходящая из пенных волн. Она приближается к нам сквозь нескончаемый моросящий дождь. Неизвестно, дружеские у нее намерения или, наоборот, враждебные, но полагаю, что она могла бы сказать о нас то же самое. Теперь в этом мире все являет собой жирный вопросительный знак. Все утратило свою прежнюю ценность, кроме смерти.

Мы проходим под красно-коричневой кирпичной аркой. Все строения в поселке того же цвета: кирпичные дома с невысокими крылечками и неаккуратной кровлей, несколько магазинов с запыленными товарами за грязными стеклами окон, церковь с закрытыми ставнями и высокими деревянными дверьми, запертыми на засов.