Ага, думаю, попались, голубчики. Командую ведомому и иду в атаку. Причем, что интересно, — я себе подвесил самый легкий боеприпас, восемь стокилограммовых бомб. Мы же на разведку летели, а не воевать. И вот эти легкие бомбы я укладываю в цель, положил первые четыре, выхожу из атаки, а комэска по рации мне кричит удивленно:

— Саша, ты что, тяжелые брал?! Смотри, что внизу творится!

А внизу и впрямь творится что-то ужасное — земля вспучивается огромными пузырями, каждый пузырь заканчивает взрывом с выбросом дыма и пламени, какие-то мрачные дыры в земле обнажаются, а в этих дырах огонь клокочет. В общем, сущий ад на земле.

Оказалось, нашел я тот самый склад — моджахеды его под землей целый год строили и думали, что здорово спрятались. А вот хрен вам!

Отбомбился я вторым заходом, хотя это уже лишнее было — ничего целого или живого на том участке не осталось и после первого удара. Ведомый фотоснимки сделал, и вернулись мы довольные на базу, где мне сразу, без долгих предисловий, вручили награду за удачную атаку — командирские часы. И для меня эти часы дороже, чем для некоторых — боевые ордена.

А вот самую первую свою цель в Афганистане я просмотрел, перепутал — первый и последний раз в своей жизни.

Дело было в сентябре 1985 года, нас накануне только-только прогонял Руцкой над горами Азербайджана, по 4–5 вылетов в день делали. В результате из летного училища мы вышли с третьим классом, а после интенсивной учебы «по Руцкому» сразу получили второй класс, воевать уже можно. И вот пришел за нами «Ил-76», и полетели мы на границу с Афганистаном, на аэродром города Коканд. Там и переночевали — кто в самолете, кто прямо на летном поле. Утром построение и таможенный контроль — тоже прямо на поле. То есть вдоль нашего строя идут пограничники и просят открыть парашютную сумку, баул или чемодан — у кого что.

Сильно не придирались, но, когда дошли до чемодана Сережи Ситникова, немного удивились. Он в чемодан упаковал тридцать бутылок водки, а сверху стыдливо прикрыл бутылки носками. Но носков было намного меньше, всего две пары, поэтому водку, конечно, увидели.

Водку все везли, пару-другую бутылок, но, чтоб полтора ящика — это только Сережа додумался.

Командир за него вступился, говорит пограничникам:

— Он не торговать едет, а воевать. Водка у него для собственного употребления. Командировка на год у человека, чего тут непонятного?

Погранцы уточняют:

— А он точно сам все выпьет?

— Точно!

— Ну тогда ладно, везите.

Тут как раз на аэродром сел Ан-12, четырехмоторный транспортник. Мы в грузовой отсек забрались, разместились кто где смог, полетели. А салон негерметичный, плюс кое-кто позволил себе выпить, особенно техники — им завтра не летать, можно было расслабиться.

И вот один такой очень расслабленный техник вдруг встает посреди отсека и говорит, что ему сильно душно стало, поэтому надо срочно открыть грузовой люк и проветрить помещение.

Причем здоровый такой техник попался — пока он к люку шел, его многие остановить пытались, но он справлялся, пока Витя Пидорино (это, между прочим, его настоящая фамилия, хохол он) не вломил ему с обеих рук по башке. Потом техник до самой посадки спал в носовой части, подальше от люка, типа, проветривался, а когда очухался, уверял, что ничего не помнит.

Может, и так — от недостатка кислорода запросто мозги выключаются.

Сели мы в Баграме, поднялась рампа, и такой горячий воздух в отсек пошел, что всем сразу стало ясно — наша северная родина далеко, а южный враг рядом.

Очень меня поразил вид аэродрома: суета такая, как в кино. В пыльном горячем воздухе самолеты роятся, как мухи, за взлетной полосой всякая военная техника шныряет туда-сюда, причем, кроме привычных БТР и БМП, какие-то необычные машины проезжают, а, главное, все вокруг, даже люди, какого-то странного желто-коричневого цвета.

И вот встретили нас местные штурмовики, в тот же день сделали взлет-посадку, назавтра они улетели, а я уже получил первое боевое задание — уничтожить небольшую крепость в Черных горах. Согласно данным разведки, в этой крепости у душманов склад оружия был и еще нечто вроде гостиницы, т. е. отдыхали они там.

Перед полетом глянул, конечно, карту, но подробно не стал операцию расписывать — решил, что задание легкое.

Больше никогда я такой ошибки себе не позволял — всегда перед полетом тщательно обдумывал не только заход на цель, но и все возможные способы ухода, так, чтобы и мое появление над целью, и уход от цели были бы для душманских расчетов ПВО абсолютной 0неожиданностью.

А тут прилетел я в заданный квадрат, вроде вижу, вот она, цель — крепость. Очень характерная у нее конфигурация, звездочкой. Захожу в атаку, кладу сразу две бомбы по 400 кило, прохожу вторым заходом, отрабатываю пушками, фиксирую уничтожение цели. Ничего от этой крепости не осталось, кроме кучки песка и камней.

Докладываю по рации о выполнении задания, получаю приказ возвращаться на базу.

И только на базе, спустя несколько часов, вдруг выясняется, что я уничтожил не ту цель. Я сам в штабе рассказал, что отработал чуть восточнее, и мне на карте показали, где. Думал, ошибка разведчиков, ан нет. Моя крепость тоже была похожей конфигурации, звездочкой, но вдвое меньше по размерам и располагалась всего в паре километров от той, что я снес. Я снес большую, а надо было выносить маленькую.

Очень я тогда переживал. Ночь не спал, ворочался, все думал, как же можно было так глупо ошибиться. Не давала покоя мысль, что я по мирным отработал. Дескать, спали себе утром мирные афганские крестьяне, а тут прилетаю я, весь такой красивый, с красными звездочками, и жестоко убиваю их целыми семьями. А они все кричат от ожогов, плачут над трупами, дети зовут маму, а мама лежит мертвая, на куски разорванная…

Утром прихожу в штаб морально убитый, не понимаю, как жить после такой ошибки, а мне говорят:

— Товарищ Кошкин, успокойтесь уже. В большой крепости тоже душманы сидели, просто мы не рискнули вас туда посылать — там ПВО имелась, а вы же у нас еще необстрелянный, пожалели вас. Решили не рисковать, послали на простую цель, рядышком. Вы, конечно, в следующий раз работайте строго по указанным на карте целям, но сейчас не переживайте так — мирных афганцев в этом ущелье отродясь не водилось, это уже несколько лет зона сплошных боевых действий.

И вот с тех пор я зарок себе дал — готовить любой вылет самым тщательным образом, чтобы отвечать за любое свое действие по-взрослому. И никогда больше я этот зарок не нарушал.