Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я резко вскинула голову, отстраняясь от мерзкого запаха:
— Вы хотите навсегда ассоциироваться у меня с этой дрянью, господин управляющий?
Он довольно улыбнулся:
— Так лучше. У тебя был уж больно убитый вид, а эта мелочь придала немного бодрости. Не так ли? — он замахал на себя рукой и повел носом, будто хотел уловить отголоски запаха.
Ларисс с притворной заботой поправил мои волосы, и меня передернуло.
— Ну, ты готова?
Я молчала. Какой ему нужен ответ? Что я готова к тому, что меня изувечат? Счастлива быть куском мяса?
— Ну, ну… — он дотронулся до моего плеча. — Так надо, ничего не поделаешь.
Я хмыкнула, старалась казаться безразличной, хоть и понимала, что полукровка видит меня насквозь:
— Так уж и ничего? Не верю, господин управляющий. Здесь вы устанавливаете правила. И только вы.
— Мне приятно, но ты несколько переоцениваешь мое влияние…
— Вы и он.
Это уточнение не понравилось. Ларисс опустил голову, поправляя тонкими темными пальцами желтый рукав мантии:
— А вот это верно: я. И он. И я не смог его переубедить, как ни пытался. Вчера мы разговаривали весь вечер, но он не намерен смягчаться. Твой побег привел его в бешенство.
Я стиснула зубы. Нет, надежды и не было, хотя… была. И сейчас есть, не смотря ни на что. Полукровка уловил это:
— Я не всемогущ, как ты уже заметила, но кое-что, все же, в моих силах. Я могу даже пойти против решения брата, если очень захочу. Вопрос в другом: захочу ли я?
— Так захотите ли вы?
Он вновь поправил мои волосы, наклонил голову, будто что-то мучительно обдумывал. Меня передергивало от этой театральной возни.
— Захочешь ли ты?
— Чего вы хотите от меня? Чтобы я валялась у него в ногах? Умоляла? Чего вы хотите? Я все сделаю.
О да — теперь я сделаю все, чтобы избавить себя от мучений.
Он покачал головой и поцокал языком:
— Это уже не поможет. Он не простит тебя.
— Тогда что?
Он провел пальцем по моему плечу:
— А вот я могу оказаться более… человечным…
Меня просто передернуло. Ощутимо, заметно. Нет! Нет. Нет. Я отвернулась и шагнула назад.
— Вот как? — в голосе чувствовалась горечь.
Я подняла голову:
— Ваше участие в итоге слишком дорого обходится, господин управляющий.
Он усмехнулся уголком губ:
— Я так и думал. Что ж… — он изобразил сожаление. — Чего же нет в нас, но есть у… — Он махнул рукой и оборвал мысль. — В таком случае я уже ничего не могу для тебя сделать. Но ты не знаешь этой боли… Тебе только предстоит ее познать. Надеюсь, ты не успела поесть? Это было бы лишним. Может стошнить. Ты же не хочешь, чтобы тебя тошнило. Тем более, на глазах у наемников. Это не эстетично и совсем не похоже на триумф силы духа, о котором ты так мечтаешь.
Я старалась не вникать в его слова, гнать, как опасную хищную тварь, способную по капле высосать кровь.
— От страха может не только стошнить, господин управляющий. От страха и боли запросто можно обмочиться. Или это, в вашем понимании, никак не мешает триумфу силы духа?
Он улыбнулся, кольнул глазами и провел пальцем по щеке:
— Мне было бы искренне жаль, если бы ты лишилась языка, прелесть моя. Я всегда буду стараться сохранить его тебе, — он гладил меня по волосам, как приблудного щенка.
Ларисс сделал знак, и в комнату вошли вольнонаемники в голубых глянцевых куртках. Один из них зашел за спину, и я почувствовала на запястьях прикосновение холодного металла. Вот теперь стало предельно страшно. Непередаваемо страшно. Будто я провалилась с небывалой скоростью к ядру планеты, рухнула в бездну. Я чувствовала, что дрожу. Меня бесконтрольно колотило, и это не подчинялось ни телу, ни разуму. Цепь за спиной предательски позвякивала.
Ларисс внимательно посмотрел мне в лицо, поджал губы.
— А вот это правильно… страх — здоровое, подлинное чувство. Но мы уже ничего не можем изменить, — он покачал головой. — Так нужно. И ты сама отказалась от помощи.
— Ведь вы знали, что будет так.
— Всегда приходится чем-то жертвовать ради более возвышенных целей. Но жертва — это так благородно… Не так ли? А ты любишь играть в благородство.
Хотелось плюнуть ему в лицо. Скользкая, лживая, ядовитая тварь.
Он кивнул вольнонаемникам, меня подтолкнули в спину и повели на выход. Ноги почти не слушались. Я едва волочила их, едва не падала. Ларисс приказал тащить меня волоком. И вновь мои ноги волочились по гладкому полированному камню, подскакивали на ступеньках и бились об углы на узких поворотах.
В глаза ударил яркий солнечный свет. Я понятия не имела, который час, но на улице было светло, солнце висело над головой нестерпимо-белым кругом. Должно быть, около полудня. Меня вытащили в маленький, мощеный цветной плиткой пустой закрытый двор. В центре исходила под лучами белым светом стальная рама, с которой свисали на цепях карабины и петли. Меня поставили в раму и закрепили руки над головой.
Ну, вот и все.
Глава 11
Я не видела палача за спиной. Лишь слышала, как он хлестал по плитке, разрезая тишину резким свистом бича. Готова поклясться, полукровка наблюдал, как от каждого звука я сотрясалась всем телом в ожидании удара. Ожидание невыносимо. Кажется, оно было страшнее самого удара, самой телесной боли. Ожидая — умираешь снова и снова. Многократно. Бесконечно. Каждое мгновение.
Я услышала шаги, шелест мантии по плитке, и дыхание замерло, оборвалось. Ткань треснула. Полукровка перекинул волосы мне на плечи и разодрал тунику до пояса, оголяя спину. Его пальцы, будто невзначай, коснулись кожи, и от этих прикосновений я вздрагивала, как от ударов бича. Повисла такая удушающая тишина, что я слышала его напряженное дыхание. Или это страх обострил все чувства. Но я предпочла бы, наоборот, задеревенеть, зачерстветь, превратиться в камень.
Если бы я верила в богов — я бы молилась, чтобы верой забить невыносимое ожидание пытки.
Первый удар застал меня врасплох, несмотря на всю иллюзорную готовность. Как вспышка, как лучевой ожог. Я охнула, выгнулась и почти задохнулась, пытаясь хватать воздух пересохшим ртом. В тот миг я еще ничего не поняла, лишь испугалась. Кандалы врезались в запястья, цепи
