Я киваю. На самом деле, я бы прекрасно обошлась без этого Джонса, и мама, наверное, волнуется… А папа скажет, что я расстраиваю его своими шалостями. Но не могу же я бросить Мэри одну!

Моя подружка решительно поправляет ленту на прямых, зеркально-гладких волосах с зеленоватым отливом — наследие Морской Девы — и бросает в дверь дома камень. Удар выходит неожиданно громким, и мы испуганно приседаем.

Дверь обита листами железа.

Камень падает на ступени, катится вниз и останавливается рядом с лужей.

Тишина.

— Мне кажется, здесь никого нет. — Только наверняка привидения, но неупокоенных духов я боюсь, и потому не упоминаю.

— Не может быть! — топает ногой Мэри. Она сбежала от Пембрук, пропустила чай, вымазала панталоны, лазая под розами, и ради чего?

Когда Мэри злится, кончики ее ушей становятся чуточку острее, а зрачок вытягивается как у кошки. Мама говорит, что у Мэри дар Старой крови, и я ей немножко завидую. С другой стороны, перепонки между пальцами я бы себе не хотела. Мэри их стесняется и прячет под митенками.

Камни летят в дверь один за другим. Стучат, прыгают, шлепают по луже, разбрызгивают зацветшую воду.

— Никого, — повторяю я и тяну Мэри обратно, к прячущейся за терном тропинке.

— Я посмотрю, что там внутри.

Мэри старше на четыре года, но порой мне хочется залезть на табурет — чтобы оказаться выше — и хорошенько ее потрясти.

— Я тебя не пущу, — хватаю я ее за рукав. Мэри сердито вырывается. — А вдруг там крысы? — нахожу я аргумент. Это работает — крыс моя подружка не любит.

— Откуда им взяться… — неуверенно говорит она, остановившись на полпути. — Здесь и грызть нечего.

— Крысам всегда есть что грызть! — авторитетно заявляю я. — Миссис Финн, наша кухарка…

Договорить я не успеваю. Дверь коттеджа распахивается, и на пороге появляется …существо. Высокое, сутулое, очень худое, с торчащими ребрами и впалым животом — по-рыбьи белый, вялый, контрастирующий с черной чешуей, подобно ряске затянувшей тело, он приковывает взгляд.

Существо слепо, но на мое тихое

— Мэри…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍шипит и хищно прыгает вперед. Гремит, разматывается удерживающая его цепь.

— Мэри, бежим! Мэри!..

Кусты хватают за юбки, за волосы, хлещут по лицу. Ежевика опутывает ноги, хрипло каркающая ворона будто указывает, где нас искать, а позади беснуется и бьется о землю рвущийся с цèпи прóклятый лепреконом бастард лорда Джона…

Свечи чадили. Пламя на длинных, необрезанных фитилях вытягивалось вверх стрелами дикого лука, расцветало иссиня-белым и опадало, расплескивая воск — его дорожки прихотливо наслаивались друг на друга, разглаживали узоры на канделябре, пятнали стол.

Я смотрела на свечи, чтобы не глядеть на сидящего передо мной Райдера. За то время, что я была без сознания, он успел переодеться, сменив потрепанную одежду охотника на белую крахмальную рубашку и серые брюки. Жилет не надел.

Лицо Райдер скрыл полумаской, оставляющей открытыми лоб, правую щеку, рот и подбородок. И глаза в прорезях — черные, внимательные.

За стенами дома завывала буря.

— Как вас зовут, мисс Хорн? — спросил, наконец, мужчина. — Тин — это сокращение, а полное имя? Кристин?

— Этансель.

— Необычно, — чуть улыбнулся Райдер. — Меня зовут Александр. Можно Алекс. Приятно познакомиться, Искра-Этансель. [une etincelle — искра, фр.]

— И мне, — выдавила я.

— Лгунья вы неважная. Уилбер не упомянул об этом? — прикоснулся Райдер к своей маске.

Я покачала головой.

— И теперь вы сожалеете о согласии стать моей гостьей. …Боюсь, вам все же придется задержаться здесь на ближайшие месяцы, — сказал он после паузы. — Зима на пустоши приходит быстро и надолго. Дороги уже замело, раньше апреля снег не сойдет. Дом большой, думаю, сосуществование не станет для нас проблемой. И прекратите, ради Триединого, трястись, на обед я предпочитаю ростбиф, а не юных леди.

Это пока.

Проклятие быстро сводит с ума, превращая человека в бешеного зверя.

— Ваша комната уже готова, я провожу вас. — Протягивая руку, Райдер встал одним слитным — слишком змеиным, слишком нечеловеческим! — движением, и я шарахнулась прочь, забившись в угол кушетки.

Мужчина проворчал что-то под нос, отодвинулся.

— Идемте, — взял он подсвечник и пошел впереди, указывая дорогу.

Я на секунду зажмурилась, выдохнула, крепко стиснув ладони, последовала за Райдером.

Лестница терялась в темноте, и на меня нахлынуло ощущение дежавю. Вчера я точно так же поднималась наверх, держась за кованые перила… Пальцы коснулись полированного дерева, и стало чуточку легче. Портретов на стене тоже не было. Ни портретов, ни ламп, ни ковра на полу — только знамя с красным драконом [герб Уэльса] и потемневшие щит и секира в нише, а на двери отведенной мне спальни красовался засов. Благо с внутренней стороны.

— Располагайтесь.

— Спасибо, мистер Райдер…

— Моя комната дальше по коридору. Система звонков, к сожалению, не работает, если что-то понадобится, придется спуститься вниз, на кухню — там дежурят слуги. Ужин в восемь.

— Я не голодна.

— Тогда доброй ночи.

— Доброй ночи, — эхом повторила я и, дождавшись, когда мужские шаги стихнут, осторожно, стараясь не лязгнуть бронзой, задвинула засов. Я бы еще подперла дверь комодом, но сдвинуть с места тяжелый дубовый массив не смогла.

Вся мебель в спальне была старой и очень основательной. Встроенный шкаф, больше похожий на гардеробную — при желании туда бы поместился десяток таких, как я. Низкое трюмо с тусклым зеркалом в рост, кровать с приставной лесенкой. Под потолком балдахин с плотными занавесями, от которых заметно тянет прелью — видимо, комнатой давно не пользовались. Стены — беленый камень, прикрытый гобеленами, камина нет, нет стола, но есть кресло. И жаровни есть — две штуки, но, несмотря на них, в комнате стоит пронизывающий холод.