Больше всего такой фокус понравился девушкам. Они шли следом за председателевым домом, а когда полозья попадали в ямку и дом кренился, взвизгивали и смотрели, не упали ли горшки с цветами. Но цветы выдержали испытание не хуже печки.

Вот уже в станице Нагавской отстроили жилые дома, возвели клуб и здание радиоузла с ветродвигателем, школу, разбили парк на триста деревьев. Уже и Лобачиха, не выдержав одиночества, перебралась вслед за всеми в новый дом на горе и все свои бело-сливы по одной перетаскала на новое место, где будет сад вдвое больше прежнего.

Рассказы обо всем этом дошли до станицы Веселой, где к старому хуторку пристроилось несколько прямых улиц, состоящих из красивых домов. И клуб тоже вырос, и двухэтажное здание правления.

А главное, стало наполняться Цимлянское море.

Сначала разлился Дон, как он обычно разливался в половодье. Потом подошел к городьбе огородов, что несколько озадачило стариков. Вода продолжала прибывать и тогда, когда ей, по всем старым приметам, полагалось бы спадать. Вечером Маслов ставил на берегу вешки, но к утру их заливало, а то и сносило. И все же Маслов не сдавался и от своих слов не отступал. Он продолжал жить в своей халупе на глиняном крутояре. Бакенщик Максим Карпович Полуэктов — вторая скрипка колхозного оркестра — смеялся над Масловым:

— Будешь тонуть, Афанасьич, я тебя спасать не поеду. И чего ты ждешь, Афанасьич? У нас жизнь плановая, разумная. Все равно море займет отведенное ему место.

— А я подожду. Мне спешить некуда! — теребя седые усы, но же начиная нервничать, пробормотал Маслов.

— Я тебе вот что расскажу! — продолжал Максим Карпович, порозовевший от недавно пропущенного цимлянского. — Поехал я тут как-то заряжать новый буй. Зарядил. Огляделся. Вижу вышку на дальнем краю нашей Верхне-Курмоярской станицы, куда вода еще не дошла. Вижу и пески на том берегу. И сразу меня как шибануло: а ведь буй-то стоит как раз над тем самым местом, где я жил, над моей, вечная ей память, мазанкой! Сейчас, думаю, это место только для сазана или судака пригодно. И скоро я тех самых судаков, что на моем месте устроились, начну вылавливать себе на уху.

В первый раз в жизни Гаврила Афанасьевич Маслов не доиграл в клубе, ушел домой. Он рассердился: что, в самом деле, взялись все за него! Вот и председатель сельсовета сказал:

— Проезжали на пароходе товарищи из области, говорят, что старые мазанки портят вид на Веселую с моря.

Вечером от расстройства старик забыл камышовую плетенку на высоком яру, откуда станичные женщины добывали, как здесь водится, ярко-желтый охряной песок для окраски полов.

Наутро камышовая плетенка валялась внизу, едва видимая среди глинистых комков и набегающих волн. На синем в солнечную пору Цимлянском море — теперь от непогоды черном — разыгралась буря. Огромные валы с белыми барашками пены ходили по необозримому простору. А яр — да, да, весь яр! — обрушился. Он встал морю поперек пути, и море сокрушило его. Море наступало, желая, как говорил бакенщик Полуэктов, занять отведенное по плану место.

И тут Гаврила Афанасьевич не выдержал. Он добрался до дома, подержал в руках скрипку, но не стал, как собирался, натягивать новую басовую струну, сердито отвернулся от старухи, предложившей поесть, и засеменил, постукивая посошком, к председателю сельсовета Афанасию Ивановичу Карпову.

— Давай, давай. Афоня, пособие от Волго-Дона! Переселяюсь на новую квартиру. По только предоставь мне в станице такое место, чтобы было видно синее море во всей его красе!

И живет теперь старик Маслов со своей старухой и со своими одностаничниками у самого синего моря. Старик играет на своей скрипке, а старуха варит ему уху.

Станица Веселая,

Сталинградской области.

1952 г.

ВЕРНЫЕ ПРИМЕТЫ

Жених! Все-таки для многих это очень приятное слово.

В доме, где жила Валя, работавшая в комбинате бытового обслуживания, все знали, что у нее есть жених, чудный высокий и голубоглазый парень Миша, полгода назад уехавший с китобойной флотилией в дальние моря и океаны. Известно было также, что свадьба предполагается после возвращения жениха, а затем молодые уедут в приморский город, поближе к базе флотилии.

— У меня знаешь, сколько друзей? Всех позову на свадьбу. Л ты подруг из комбината пригласишь. Решено^ — говорил он на вокзале при расставании, смущенно и нежно смотря на Валины слезы.

Валя была девушка общительная, и соседки по дому сразу же оказались в курсе ее сердечных дел. Особый интерес проявляла дворничиха Михеевна, известная прохладным исполнением своих обязанностей по наведению чистоты на подопечном дворе, а также гаданием и спекуляцией разными ходовыми товарами. Гадала она как угодно: на картах, по книге «Тайна черного рыцаря, или пылкая любовь», на камешках, на бобах и по левой ладони Она любила поболтать, и новости со всего дома быстро слетались к ней. Поэтому гадала она наверняка: с таинственным видом сообщала очередной жертве то, что узнавала накануне.

Эта самая Михеевна и предложила Вале:

— Писем-то от Миши все нет? Зашла бы ты, милая, ко мне. Я б, касатка, погадала. Когда знаешь, что к чему, — на душе-то и легче. Налила бы я в стакан воды: вода кипеть будет — твое желание исполнится.

— Ты стакан прямо на газ, что ли, поставишь? — улыбнулась Валя. — А если стакан лопнет, вола прольется и кипеть не будет?

— Тогда и желание прахом пойдет. Вот смеешься, и не увидишь ты Миши, как своих ушей, — рассердилась Михеевна.

В результате таких отнюдь не дружественных отношении будущее оставалось для Вали скрытым.

И все-таки письмо из Антарктики пришло. Жених сообщал об удачном промысле и намекал на то, что, судя по некоторым данным, Валю в ближайшем будущем ожидает сюрприз.

— Неужели приедет? — сказала девушка.

— А почему прямо об этом не пишет? — не без ехидства спросила вездесущая Михеевна.

Валя не знала, что ответить. А Михеевна продолжала подзуживать:

— Марусе из шестнадцатой квартиры я раскинула карты, и, что ж ты думаешь, вышло, что охладел парень к нашей крале и стал заглядываться на другую.

— Что ты, Михеевна, — возмутилась Валя, — они же совсем недавно поженились!

Но Михеевну не так-то легко было смутить. Врала она, как по писаному.

— Поженились? А почему? Я кое-что пошептала над угольком,