В середине XVIII века во время царствования Елизаветы Петровны была создана секретная служба перлюстрации. Результаты работы этой службы несколько раз в месяц докладывались царице, однако это потребовало создания сильной криптоаналитической службы для «взлома» иностранных шифров. Новый этап в развитии российской криптослужбы (другими словами — ЧК) был связан с именем графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина (1693–1768), назначенного в 1742 году главным директором почт. Он впервые в отечественной практике привлек к криптоаналитической деятельности профессиональных ученых-математиков, причем лучших из них, которые были тогда «светилами» европейской математической науки.

Первым, кого А. П. Бестужев-Рюмин привлек к такой работе, стал известный немецкий математик и специалист по теории чисел Христиан Гольдбах (1690–1764). Именной указ императрицы Елизаветы о его назначении на «особую должность» был датирован 18 марта 1742 года, а дело об этом названо «Об определении в Коллегию иностранных дел бывшего при Академии наук профессора юстицрата Христиана Гольдбаха статским советником с жалованьем 1500 рублей, о выдаче недоданного ему в Академии наук жалованья и о выдаче ему вперед жалованья».

Больше года Х. Гольдбах потратил на приобретение практических навыков в новому деле, но первый успех в дешифровке цифровых текстов неизвестного содержания пришел к нему лишь в июле 1743 года. С июля по декабрь 1743 года им было дешифровано 61 письмо «министров прусского и французского дворов». Весной 1744 года он уже мог «ломать» шифры повышенной сложности. На Х. Гольдбаха посыпались всевозможные милости императрицы, но отметим главное — «власти предержащие» реально ощутили, что математика для государства и для них лично — это не нечто престижно-декоративное, а «щит и меч», охранявшие их непосредственные интересы.

Сохранились русские копии дешифрованных писем 1742 года: от «голштинского в Швеции министра Пехлина к находящемуся в Санкт-Петербурге обер-маршалу голштинскому Бриммеру», «голландского в Санкт-Петербурге резидента Шварца к Генеральным штатам, к графине Фагель в Гаагу, к пансионерному советнику фон дер Гейму и пр.», «австро-венгерского в Санкт-Петербурге резидента Гогенгольца к великому канцлеру графу Ульфельду и к графу Естергазию, а также секретаря его Бослера к маркизу Вотте», «английского в Санкт-Петербурге министра Вейча к милорду Картерсту в Ганновер и к герцогу Ньюкастльскому», а также копии некоторых других документов.

Наибольшего успеха Х. Гольдбах добился в первых числах июня 1744 года, когда им была прочитана шифрованная депеша французского посла Иоахима-Жака Тротти маркиза де ла Шетарди в Париж. Этот случай стал хрестоматийным в истории криптологии. Зная, что его письма на почте раскрывались, маркиз де ла Шетарди был уверен, что прочитать его шифр было невозможно, и поэтому легкомысленно писал об императрице, что она полностью предавалась своим утехам, была несерьезна, глупа и распутна.

А. П. Бестужев-Рюмин, ставший канцлером, ловко использовал именно этот текст в борьбе против французской придворной партии (ранее у него уже были дешифрованные тексты практически всех писем этого посла). Он разыграл перед Елизаветой сцену дешифровки депеши, «вынужденно» произнося «поносные» слова. В результате 17 июня маркиз де ла Шетарди был изгнан из страны, а работа Х. Гольдбаха в сфере дешифровки не осталась без внимания и высоко была оценена императрицей.

В 1744 году она издала указ о выдаче ему в дальнейшем годовой платы в две тысячи рублей из Статс-Конторы. В 1760 году Х. Гольдбах получил звание тайного советника с ежегодной платой в 4500 рублей. Это было одно из наивысших званий в российском государстве, и награждались им дворяне за особые заслуги перед Отчизной. Отметим, кстати, что великому математику, механику и физику Леонарду Эйлеру (1707–1783), несмотря на его выдающиеся научные достижения и постоянное покровительство со стороны русского двора, указанное звание так и не было пожаловано.

Именно с момента появления Х. Гольдбаха в штате КИД директору Санкт-Петербургского почтамта барону Федору Юрьевичу Ашу (1690–1771) начали поступать распоряжения А. П. Бестужева-Рюмина тщательным образом копировать письма полностью, ни в коем случае не пропуская в них шифротекст. В 1743 году А. П. Бестужев-Рюмин, не доверяя рядовым копиистам, приказал копировать в ЧК «цифрами писанные» части писем иностранных послов и передавать для дешифровки и перевода Ивану Андреевичу Тауберту (1710–1771).

По этому поводу А. П. Бестужев-Рюмин писал Ф. Ю. Ашу: «Усмотренные в переписываемых унтер-библиотекарусом Таубертом в цифрах писем неисправность причиной, что я Вам особливо рекомендовал, за нужно признать впредь списываемые им копии не токмо в речах, но и в цифрах все нумеры противу оригиналов сходны, с им сличать и исправность оных прилежно наблюдать, ибо то необходимо потребно… Еще рекомендуется отсюда отходящие за границу иностранных министров письма прилежно рассмотреть и оные все верно списать… и того для не худо когда б и закрепленные иногда пакеты отворить возможно было, к чему благоволите приложить особливое старание».

По распоряжению А. П. Бестужева-Рюмина почтовые службы должны были раскрывать и копировать все письма зарубежных послов (даже к дамам), пересылаемых через границу. Частные письма, пересекаемые границу, также, по возможности, раскрывались все, но копировались наиболее интересные. Основной массив информации поступал непосредственно А. П. Бестужеву от Ф. Ю. Аша.

Дело перлюстрации писем оказалось чрезвычайно сложным, таким, что требовало терпения, внимания и особых навыков, которые приобретались не сразу. Конверты следовало раскрывать аккуратно, по возможности не нарушая их целостности. Дипломатическое письмо обычно помещали в конверт, который прошивали нитью и опечатывали сургучными печатями. Такое упакованное послание могло укладываться еще в один конверт, который также прошивался и опечатывался.

Технические проблемы безуликового раскрытия писем были очень значительными. Так, Ф. Ю. Аш жаловался А. П. Бестужеву-Рюмину: «куверты не токмо по углам, но и везде клеем заклеены, и тем клеем обвязанная под кувертом крестом на письмах нитка таким образом утверждена была, что оный клей от пара кипятка, над чем письма я несколько часов держал, никак распуститься и отстать не мог. Да и тот клей под печатями находился (кои я искусно снял), однако же не распустился. Следовательно же, я к превеликому моему соболезнованию никакой возможности не нашел оных писем распечатывать без совершенного разодрания кувертов. И тако я оные паки запечатал и в стафету в ея дорогу отправить принужден был…».

Если раскрывал и запечатывал письма лично почт-директор, то копировал их особый секретарь, переводил же особый переводчик. Поскольку письмам необходимо было вернуть их первоначальный вид, то есть заклеить, прошить нитью и опечатать такими же печатями, которыми были опечатаны до вскрытия, то большое значение имело мастерство человека, изготовлявшего печати. Этот мастер-резчик также содержался в штате ведомства Ф. Ю. Аша. Работа его была тонкая и ответственная, ведь использовалось великое множество личных и государственных печатей, которыми дипломаты пользовались при опечатывании своих писем, направляемых в разные адреса.