индийцев. О. стояла в отдалении. Ее босые светлые ноги выделялись на каменной плите набережной, заляпанной красными плевками, коровьими лепешками, присыпанной бумажками и прочим непонятным, стертым до неузнаваемости мусором, а голова снова была обритой. Казалось, она ничего не видит вокруг себя и ее совсем не волнует то, что ее светлые стопы касаются мириадов микробов, которые до смерти пугают иностранцев. Не волнует, что вокруг собралась толпа из любопытных зевак, которые раскрыв рот глядят на ее гладкую голову и невиданно белую кожу, шипя друг другу что-то вроде: «посмотри, белая как молоко!»

Она сложила руки и слегка склонила голову перед величественным изображением Шивы на желтой стене, которое любовно изобразил неведомый художник – тело с голубой кожей, обернутое шкурой леопарда, в руках – сверкающий трезубец. Его глаза прикрыты, губы изогнуты в блаженной улыбке, а третий глаз во лбу милостиво глядит на собравшихся.

Кажется, она слышит звук флейты раньше, чем на самом деле флейтист, сидящий на последней ступеньке обширной каменной лестницы, сбегающей сверху на гхаты, подносит флейту к губам и вдыхает в нее жизненную энергию, заставляющую петь так, чтобы вынимать сердца, обволакивая их ноющей, сладкой истомой звука.

И тогда она начинает танец. Поднимает гибкие руки, расставляет ноги, делает прыжок вперед к мирно покачивающимся коричневым водам Ганги, по которым скользят узкие лодки, пепел сожженных трупов, цветы в лампадках из сухих листьев. И это сейчас тоже совершенно не волнует ее. Только танец.

Теперь кажется, что ее кожа покрыта серым пеплом из крематориев, который осыпается вниз, а затем взлетает в воздух, когда ее стопы касаются земли. Тело девушки начинает терять четкие очертания, движения размазываются по густому воздуху, наполненному медитативной, завораживающей мелодией, и толпа впадает в транс, покачивается в такт ее движениям. Каждый видит великолепного Шиву, но перед каждым он предстает в разных обличьях: богатого вельможи, охотника в джунглях, ужасающего повелителя духов и яванов.

Девушка поднимает руки к небесам и топает ногами, поднимая облачка пыли. И толпа также воздымает руки вверх.

Она снова быстро-быстро двигается, кружится, взмахивает руками и поворачивает в разные стороны голову. Кажется, что теперь у нее длинные волосы, которые чертят в воздухе хаотичные линии. Зазвучал ее тихий, нежный голос:

– Я почти ничего не помню и не знаю о своей жизни. У меня нет полного видения. Каждый день я словно открываю новую дверцу, за которой лежит нечто непознанное. Аккуратная порция непознанного. И там только то, что нужно мне здесь и сейчас. Поэтому я не знаю, где жила раньше и чем занималась в детстве. Я помню себя в моменте и знаю, что я должна делать сегодня.

О. остановилась и провела рукой по лицу – теперь они снова стояли на песчаном берегу. Иша огляделась, казалось, перемещения заняли всего несколько мгновений, и теперь она чувствовала, что ее голова наполнилась темной тяжестью, которая иногда возникала перед приступом головной боли.

Что-то вдруг сверкнуло в песке, померкло, а затем засияло с новой силой, и Ясон, привлеченный сиянием, подошел ближе. Иша тоже двинулась с места – ноги стали как ватные и теперь тонули в сером песке, который засыпался в ее кеды и колол ноги сквозь тонкие носки. Она остановилась и хотела вытряхнуть песок, но, увидев, что Ясон присел и берет что-то в руки, через силу пошла к нему.

Он держал в руках массивную книгу, которая была похожа на ту, что Иша нашла на Треугольнике. Только на ее обложке был вышит не лотос, а светло-коричневая голова львенка. Иша хотела рассмотреть ее лучше, но тут в глазах потемнело, и она прикрыла их. В голове сильно зашумело, она как будто потеряла ощущение своего тела и стала маленькой песчинкой, лежащей одиноко на бесконечном пляже, плавно уходящем к горизонту.

«Прости, Иша», – услышала она голос О. откуда-то издалека. Открыв глаза, она увидела, что сидит на своей кухне. Какое-то время абстрактный узор на обоях двоился перед глазами, пока, наконец, не сошелся в одно. Она встала со стула и, покачиваясь, подошла к раковине, открыла холодную воду и стала пить прямо из-под крана. Зубы заныли от ледяных прикосновений, вода текла по подбородку и затекала ей на грудь. Оторвавшись от крана и вытирая лицо тыльной стороной ладони, Иша заметила на маленьком столике у стены ту самую книгу, которую она нашла на Треугольнике. На ее обложке загадочно светился золотистый лотос. Она подошла и прикоснулась к обложке – снова по воздуху поплыл едва уловимый аромат благовоний. Коричневатые фактурные страницы были как будто склеены, и только несколько первых готовы были раскрыться навстречу ее пальцам. Иша пододвинула ногой пластиковый стул, села и стала читать.

Глава 4. Иша читает. Начало

Душа твоя вечна, ее нельзя убить, нельзя смочить водой и сжечь огнем, она всегда прекрасна и юна.

«В эру Шабда, на пятнадцатый лунный день, приближающий полнолуние, прекрасная царица Дити не находила себе покоя. Она прохаживалась по великолепным залам дворца: колонны и стены его были украшены сверкающими самоцветами и искусно выложенными орнаментами из драгоценных камней, озаряющими пространство мерцающим светом. Воздух наполнялся нежным звоном ее ножных колокольчиков, а браслеты тяжело и сердито побрякивали, когда она подносила к лицу руку, чтобы смахнуть со лба несколько разметавшихся прядей. Тяжелая коса, словно черная змея, струящаяся по спине, была обвита жемчужными украшениями, а золотые колокольчики на ее конце тихо бряцали при движении. Повсюду курились благовония. Время медленно клонилось к вечеру, наполняя мягкий воздух упоительной свежестью, смешанной с ароматом дыма, витиевато растворяющегося где-то у огромных резных окон, распахнутых настежь. В саду напевали на разные лады птицы и пронзительно вскрикивали павлины. Они умиротворенно танцевали словно в забытьи, раскидывая свои великолепные хвосты.

Но все это не помогало Дити усмирить беспокойный ум. Шаловливый бог любви жестоко вонзил в ее сердце острые, терзающие стрелы, и теперь оно пылало. Сильное желание зачать сыновей стало почти нестерпимым. Остальные царицы наслаждались своими детьми, и лишь она одна не испытала еще материнского счастья. Дити прилегла было на тончайшее покрывало, но снова поднялась. Внутри она боролась с желанием войти к мужу и просить его о близости с ней. Она знала, что сейчас мудрец Кашьяпа совершает ритуал поклонения и находится в медитации – его нельзя было тревожить.

Дити могла навлечь на себя могущественный гнев брахмана. Как дочь великого Дакши, прародителя Вселенной, она знала, каким могуществом обладают мудрецы. Если она будет неправильно вести себя, то может потерять все. От напряжения и внутренней борьбы Дити