На работе в привычном уже Большом дворце он появился в половине одиннадцатого, поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет, где ждал заваленный бумагами стол, а коллеги, словно все вымерли. Дверь была заперта, он повернул ключ в замочной скважине, прошел к столу и включил компьютер. Ольга Олеговна и Марина Семеновна, третья соседка по комнате, отсутствовали неизвестно где. Ольга Олеговна, видимо, отправилась по музейным делам в Питер, заодно мечтая прихватить в Эрмитаже двух-трёх котят, чтобы с течением времени они выросли в истинных охотников – мастеров спорта по крысиной ловле. А Марина Семеновна, та вообще редко сюда забегала, разве что обедать приходила.

Нежданное одиночество сразу подняло настроение Андрея, – женщины слишком любили общение, тем более, с молодым симпатичным искусствоведом; в этом не было ничего удивительного, постоянно вариться в собственном соку, пробавляясь прошлогодними сплетнями о коллегах, про которых все известно до четвертого колена, уже давно им наскучило, а говорить о своей работе было как-то не интересно: работа она и есть работа.

Делая выписки из трудов усердных искусствоведов, не один десяток лет посвятивших изучению Гатчины архитектурной, восстановлению после войны Большого Гатчинского Дворца, в том числе – воссозданию в первозданном виде подлинных интерьеров Ринальди и Бренна – он вновь не замечал времени. Некоторые данные были просто поразительны. Поразительным было и то, сколько энергии и труда вложили в возрождение практически полностью разрушенного фашистами дворца эти замечательные люди. Ведь при отступлении немцы сожгли и заминировали здание, уничтожили часть остававшихся в подвалах ценностей, а часть увезли в Германию. На одной из стен дворца красовалась глумливая надпись, оставленная оккупантами: «Здесь были мы. Сюда мы больше не вернемся. Если придет Иван, всё будет пусто». Надпись эту, сделанную на штукатурке, сохранили для истории, сделав частью экспозиции. И как только могли немцы, народ европейской культуры, допустить такое варварство?! Размышлял Андрей. Тогда как Красная армия, напротив, пыталась по возможности сохранить музеи и картинные галереи на занятых территориях. И после этого европейцы, по сути, отказываются признавать нас равными себе в культурном отношении!.. Абсурд. Или политика?.. Впрочем, поведение фашистов как раз понятно: уничтожая культурное достояние другого народа, разрушаешь и уничтожаешь его душу. Именно этого и добивались фашисты – они хотели уничтожить, растоптать душу России. Какое счастье, что в российском народе есть глубинные ценности, которые неподвластны самому хитрому и изворотливому врагу, есть люди, готовые положить свою жизнь на алтарь восстановления духовной памяти народа…

Углубившись в свои мысли, Андрей параллельно стучал по клавиатуре компьютера, приводя свои «выписки на полях» в божеский вид электронного документа. Он и не заметил, как дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел Борис Львович, главный хранитель музейной коллекции. Некоторое время Борис Львович наблюдал за увлеченно работавшим Андреем, потом негромко кашлянул, объявляя о своем присутствии.

– Борис Львович! – Андрей слегка привстал, приветствуя коллегу. – А я вас даже не заметил.

– Вы с таким энтузиазмом трудитесь, что мне неловко вас отвлекать, – сказал тот. – Извините меня, грешного, Андрей Иванович, но я пришел по вашу душу…

Борис Львович печально смотрел сверху внизу на Андрея. Интересно, почему он всегда выглядит таким грустным? Подумал тот. Пожалуй, я не могу припомнить случая, чтобы он улыбался. Этакий гатчинский рыцарь печального образа.

– Пришли по мою душу? – переспросил он. – Это в каком же смысле?

– К сожалению, в самом прямом. Видите ли, Андрей Иванович, мне тут позвонили из одной влиятельной петербургской газеты и попросили принять их журналиста. Они собираются написать о нашем музее, о том, что уже сделано, о перспективах развития. Для нас это очень важно, как вы понимаете, но возникла проблема – с журналистом некому пообщаться. Хотелось бы встретить его, рассказать о дворце поподробнее, о наших замечательных хранителях, провести по парку – в общем, не пожалеть ради этого времени. А сегодня, как назло, все куда-то по делам разбежались. Поэтому, Андрей Иванович, у меня к вам превеликая просьба: встретьте вы этого питерского журналиста и расскажите ему все, что его интересует. Очень вас об этом прошу. – И он замолчал, глядя на Андрея большими, печальными, темными глазами.

Настроение Андрея тотчас упало: так хорошо начинался день, так легко и даже весело шла работа – и вот нате вам! Но куда денешься? Собственно, пока он здесь, в музее, трудится, Борис Львович как бы является его непосредственным шефом. Стоит его хорошему отношению измениться – и у Андрея сразу возникнет множество больших и малых проблем и со сбором материалов, и с изучением архивов. Поэтому он постарался скрыть свое недовольство и даже улыбнулся, глядя на Бориса Львовича.

– Ну, что ж, надо так надо! – энергично произнес он. – Тем более, я уже немного устал. И где же ваш журналист?

– Едет в восемнадцатом автобусе, будет минут через пятнадцать.

– Прекрасно! Тогда иду встречать. Он знает, что есть остановка у дворца?

– Да, я все объяснил, – кивнул Борис Львович.

– Уже бегу, – сообщил Андрей, выключая компьютер.

– Весьма вам признателен, Андрей Иванович, – сказал Борис Львович и покинул кабинет.

Выйдя из дворца, Андрей пересек посыпанный гравием плац, прошел по мостику и сразу оказался на остановке автобуса. Время еще было, он достал пачку сигарет и с удовольствием закурил. Небо, с утра затянутое облаками, прояснилось, демонстрируя миру яркую и глубокую синеву. Приятно грело солнце, дул легкий освежающий ветерок. Андрей прикрыл глаза и подставил лицо ласковым лучам, а когда открыл глаза, увидел, как от Балтийского вокзала поворачивает на ведущую прямо ко дворцу дорогу восемнадцатый автобус. Вот автобус притормозил, открылись двери, и на асфальт спрыгнул мужчина с дорожной сумкой, а следом вышла рыжеволосая девушка с небольшой сумкой через плечо. Мужчина торопливо зашагал через дорогу, а девушка огляделась и, сделав шаг по направлению к Андрею, вдруг остановилась и воскликнула: «Ба, знакомые все лица!» Андрей несколько мгновений вглядывался в ее лицо, потом широко развел руками: «Агриппина! Сколько лет, сколько зим! Так ты и есть этот самый журналист из Питера, которого мне велено всячески ублажать?» Она тряхнула гривой рыжих волос, отчего они золотом вспыхнули на солнце, и весело рассмеялась: «Получается, я!» Они с удовольствием смотрели друг на друга. Встреча была неожиданной и… приятной.

– Ну, вперед, – сказала Агриппина, показывай мне свое дворцовое хозяйство!

Они зашагали к главному входу, искоса, стараясь, чтобы было не слишком заметно, посматривая друг на друга. Знакомство их, собственно, было шапочным. Ну, пересекались несколько раз в компаниях. Андрей знал, что Агриппина работает в солидной газете, она тоже слышала краем уха, что он искусствовед, – этим все и ограничивалось. И вдруг случайная встреча. В некотором роде, романтично. Уже подходя к крыльцу, Андрей внезапно расхохотался во весь голос. Понял, понял, в чем дело, с трудом выговорил он. Никак не мог уразуметь, чего он мнется и все про журналиста мне твердит из Петербурга. Агриппина остановилась и почти сердито уставилась на него.