— Что вы с ней делаете? — раздался за их спинами раздраженный старушечий голос. — И чего громыхнуло-то?

— Олеся пыталась вкрутить лампочку в люстру, — сказала Мариша, оглянувшись и увидев сухонькую, но очень живую и противную старушку. — Но упала.

И люстра рухнула. Прямо ей на голову. Хорошо, не насмерть!

— Вот ведь дура девка! — разозлилась бабка. — Чуть до инфаркта меня не довела. Взяла бы у меня стремянку! Потолки-то у нас за три метра. Кто же с табуретки лампочки в люстру вкручивает? Ну, дура, ведь она и есть дура! Что с нее взять! Не убилась, говорите?

— Нет, жива, — сказала Мариша. — Только голос со страху потеряла. А так цела.

— Ну, ну, — неодобрительно отозвалась старушка. — Пойду чайку ей поставлю. Верно говорят, дуракам везет. Ведь люстра-то тяжеленная. Другой бы на башку свалилась, точно убила бы.

И бабка удалилась, ворча на тему, что таких, мол, дур, которые, вкручивая лампочку, страхуются толстенной бельевой веревкой, но не подумают взять стремянку, еще поискать нужно. Как только бабка удалилась, Олеся едва слышно прошептала слабым голосом:

— Вы кто такие?

— Мы к Толику, — сообщила ей Мариша.

Реакция была поистине ошеломляющей. Еще секунду назад Олеся буквально умирала, а тут вдруг на ее щеках заиграл яркий румянец, глаза заблестели злым блеском, а кулаки сжались.

— Пошли вон, мерзавки! — хрипло выкрикнула она.

Даже голос откуда-то у нее прорезался!

— Спокойней, — попросила ее Инна. — Мы к нему из милиции. Нам нужно поговорить с ним по поводу убийства Елены Кругловой.

— Ой! — смутилась Олеся. — Ой!

— Что «ой»?! — сердито спросила у нее Мариша. — Где ваш жених с пробитой головой находится? Гуляет?

Но вместо ответа Олеся разразилась целым водопадом слез. Она рыдала так долго и упоенно, что на кухне уже успел вскипеть чайник и в комнате появилась та же соседка с подносом, на котором стояли четыре чашки с чаем и блюдечко с малиновым вареньем.

— Пей чай, Олеська, — сказала бабка. — И не реви ты из-за люстры. Все равно старая она у тебя была и треснутая вся. Новую теперь купишь. Сама не убилась, и радуйся.

И старуха устроилась в ногах Олеси на диване.

— Варенье вот ешь. Твое любимое. Летом сварила из лесной малинки. Сама собирала. От садовой-то ягоды совсем не тот дух исходит. А тут банку откроешь, так прямо закачаешься, так хорошо пахнет. И лесом, и солнцем, и самой ягодой. Пей, детка. От сладкого вся тоска мигом проходит.

Но Олеся явно не хотела пить чай. Она накрылась с головой одеялом и рыдала в свое удовольствие. Подругам с большим трудом удалось выставить любопытную бабку на кухню на поиски корвалола.

— Не реви ты, — сказала Олесе Мариша, когда соседка, шаркая разношенными шлепанцами, удалилась из комнаты. — Тут человека убили, а ты не хочешь проявить гражданскую сознательность и помочь следствию.

— Я хочу, — прорыдала Олеся. — Но не знаю как.

Толик-то от меня ушел. Ничего даже не рассказал. Просто взял и ушел. Как вы думаете, он от меня насовсем ушел?

— А что сказал-то перед уходом? — осведомилась Инна.

— Ничего, — ответила Олеся.

Подруги переглянулись. Это был не обнадеживающий признак.

— Что, просто вот так взял и ушел? — удивилась Мариша. — Встал и ушел? И ни до свидания не сказал, ничего?

— Вообще-то, как он уходил, я не видела, — призналась подругам Олеся. — Я в отсутствии была. Но он мне записку оставил.

— Где она? — взволновалась Мариша.

— Я ее разорвала и выкинула, — сказала Олеся.

— Зачем?

— Разозлилась сначала очень, — призналась Олеся.

— Но что там хоть написано было?

— Ну, что он меня больше не любит и уходит, — сказала Олеся. — Смысл был такой.

— А дословно?

— Дословно? — задумалась Олеся. — Хм. "Ухожу.

Когда вернусь, не знаю. И вернусь ли вообще — тоже.

Меня не ищи. На работу ко мне не суйся. Толик".

— И все? — спросила Мариша. — Может быть, приписка какая-нибудь была?

— Нет, — покачала головой Олеся.

— А вешаться ты почему в таком случае задумала?

— Так ведь он от меня ушел, — недоуменно похлопала глазами Олеся. — Разве не ясно?

— Пока нам ясно, что он просто куда-то ушел, — сказала Мариша. — Если бы он ушел от тебя, то так бы и написал.

— Вы думаете? — просияла Олеся. — И в самом деле. А я-то дура!

С этим заявлением подруги не могли не согласиться. Но Олеся внезапно снова помрачнела.

— Да нет, ушел он от меня к другой женщине, — сказала она. — Она ведь мне звонила несколько раз.

— И что говорила?

— Ничего, Толика спрашивала, — ответила Олеся. — Но ведь и так ясно, что посторонняя женщина звонить не станет. И к тому же она отказывалась объяснить, что ей нужно от Толика.

Подругам стало ясно, что Олеся не только дура, но еще и дура ревнивая. Это уж было совсем никчемное сочетание. От такого и самому впору в петлю полезть.

Парень мог и сбежать. Но все же подругам казалось маловероятным, что Толик выбрал для ухода от своей любовницы именно тот день, когда должен был чувствовать себя хуже некуда.

— А как все получилось? — спросила у Олеси Мариша. — Постарайся припомнить все подробности, начиная с утра.

— Ну, утром я вернулась со смены и приготовила завтрак для Толика, — сказала Олеся. — Он должен был вернуться чуть позже меня. Приготовила его любимые сырники. Специально за сметаной для них на рынок моталась. Но он задерживался. Я позвонила ему на работу, и мне сказали, что Толик уже выехал. Про убийство я еще ничего не знала. А потом позвонил Толик и попросил его встретить. Я немного замешкалась, и когда открыла дверь, чтобы идти вниз, то Толик с Мишей уже стояли на пороге.

— А потом?

— Потом я уложила Толика на диван, а сама помчалась в аптеку, — сказала Олеся. — Кушать он не хотел.

Его тошнило, и голова кружилась. Он лишь все время просил пить и жаловался, что у него раскалывается голова от боли и мутит. А у меня, как на грех, дома кончились все лекарства. Верно говорят, что сапожник вечно без сапог. У меня тоже так, работаю в больнице, а когда дома что-то прихватит, всегда приходится лекарства в аптеке покупать.

— И что было после того, как ты вернулась?

— Толик уже ушел, а на столе лежала эта самая его несчастная записка, — сказала Олеся. — Да! Я же кинулась к соседям. Думала, они видели Толика перед уходом. Может быть, им он что-то сказал, почему уходит.