— Ты вспомнишь. — От того, что Хавьер едва выталкивал слова сквозь сжатые зубы, его акцент усилился.

— Я тебя не знаю, — сказала Эмелия, которой вдруг стало страшно. — Я даже себя не знаю. Я не понимаю, во что я превратилась за последние года. Ты представляешь себе, каково это — вернуться в жизнь, которой я якобы жила, и не найти в ней ничего знакомого или понятного?

— Прекрати. Сейчас не время это обсуждать.

— Я не могу прекратить. Что за брак у нас был, если ты мне настолько не доверяешь?

— Я сказал, что не хочу это обсуждать. Тебе нужно отдохнуть. Ты очень побледнела и выглядишь так, словно любой порыв ветра вышибет из тебя дух.

— А тебе-то что? — насупилась Эмелия.

— Я не собираюсь продолжать этот разговор, — решительно сказал Хавьер с недовольной гримасой. — Отдыхай. Ужин накроют в восемь тридцать. Я советую тебе не удаляться от виллы, в своем нынешнем состоянии ты почти наверняка заблудишься.

Едва за ним закрылась дверь, Эмелия упала на кровать и прижала руку к голове, надеясь отпереть сейф, хранящий секреты ее замужней жизни. Что за женой она была Хавьеру, если он с подозрением относится к каждому ее слову? И почему он все время выглядит так, будто не может решить, что ему с ней делать — обнять или выставить за порог?

Переодевшись в костюм для верховой езды, Хавьер спустился в конюшню, быстро оседлал андалузского жеребца Гитано и наконец-то вырвался за пределы окультуренного приусадебного участка в поля.

Как только каменные плиты под копытами жеребца сменила трава, испанец отпустил поводья.

Нескольких минут безумной скачки хватило, чтобы насытить его кровь адреналином, никак не связанным с возвращением Эмелии.

Обнимать ее, плачущую, было для Хавьера пыткой. Никогда раньше жена не позволяла себе всплесков эмоций, она всегда казалась спокойной и собранной. Его лихорадило от мысли, что несколько минут назад он сжимал в объятиях ее теплое, податливое, знакомое тело, но, когда Эмелия разрыдалась, почему-то постеснялся бросить ее на постель и взять то, что принадлежало ему по праву. Неожиданная слабость была ему омерзительна. Разве он не усвоил урок? Женщинам нельзя доверять — особенно таким, как его беглая блудная жена.

Он внимательно следил за ней, пока они ехали на виллу. Если Эмелия и вправду забыла, как богат ее муж, теперь она это знала. Если она помнила, в какую пародию превратился их брак под конец, маловероятно, что она в этом признается. Ей невыгодно отказываться от мужа который способен дать ей все, что можно купить за деньги. Любовник мертв, ей некуда больше бежать, не к кому обратиться за помощью. Каприз судьбы вернул изменницу к Хавьеру, но лишил его возможности вышвырнуть ее из своей жизни, как он поклялся сделать, узнав о ее романе. Общественность не поймет, если он подаст на развод, несмотря на ее амнезию. Но в том, чтобы держать Эмелию, покорную и беспомощную, рядом с собой, тоже есть плюсы, решил Хавьер. Он все еще желал ее и, к своему стыду, не мог ничего с этим желанием поделать. Как только они с Эмелией оказывались на расстоянии вытянутой руки, воздух между ними начинал плавиться и искрить. Ему не потребуется много времени, чтобы уложить ее к себе в постель и заменить воспоминания о погибшем любовнике новыми впечатлениями, в центре которых будет он, и только он один.

«Я дождусь, пока она придет в себя, и только потом вышвырну ее на улицу, — думал Хавьер. — Цель, которую преследовал наш брак, уже достигнута. Я разведусь с ней, прекращу все контакты. Глупо держать Эмелию в доме слишком долго после скандала, в который она меня втравила. Совсем скоро новые скандалы заставят людей забыть эту историю. Но я не забуду и не прощу».

Хавьер снова пустил коня вскачь, наслаждаясь стуком копыт по земле, свистом ветра в ушах. Он взлетел на вершину холма и остановился, обозревая свои владения, оливковые рощи, уходящие вдаль цитрусовые и миндальные плантации. Сколько же сил понадобилось Хавьеру, чтобы сохранить имение, на какие жертвы и немыслимые компромиссы ему пришлось пойти, покрывая ущерб, нанесенный семейному благосостоянию игорными долгами и авантюрными сделками отца! За многие поступки до сих пор было стыдно, но, по крайней мере, Хавьер старался не только для себя. Изабелла имела право на наследство — и ее сводный брат намеревался сделать все возможное, чтобы легкомысленная вдова отца не пустила деньги дочери по ветру.

Жеребец фыркнул, нетерпеливо взрыл копытами дорожную пыль. Хавьер погладил могучую шелковистую шею, тронул поводья. Когда он галопом возвращался на виллу, ему хотелось смеяться от мысли, как жестоко пошутила судьба, отдав Эмелию на его милость.

Отказавшись от комфорта большой кровати, Эмелия приняла душ, переоделась и отправилась на экскурсию по дому. Почти все комнаты казались ей холодными и официальными, необжитыми и неуютными. Живописные полотна и антикварная мебель усиливали сходство с музеем. Эмелия удивлялась, почему за два года замужества не поменяла декор по своему вкусу. Деньги определенно не были проблемой, наверное, ей не хватило духа нарушить историческую атмосферу. Вилла дышала стариной. Предки хозяина провожали ее неодобрительными взглядами с каждой стены. Эмелия не знала, точнее, не помнила, здесь ли вырос Хавьер, но затруднялась представить себе ребенка, растущего в этой холодной благоговейной музейной тишине.

Очередная открытая дверь привела ее в библиотеку, которая явно использовалась еще и как кабинет. Книжные полки занимали три стены от пола до потолка, но внимание Эмелии сразу же сосредоточилось на фотографиях в рамках рядом с компьютером на огромном столе.

Первый снимок, который Эмелия взяла в руки, изображал ее лежащей на пляжной простыне посреди оливковой рощи. Солнце играло в золотисто-медовых волосах, отражалось в серо-голубых глазах, кокетливо устремленных на фотографа.

На следующем снимке Хавьер обнимал жену сзади, слегка ссутулившись, чтобы пристроить подбородок на ее макушку. Лицо испанца освещала широкая гордая улыбка. Даже сейчас Эмелия физически ощутила его сильное тело, прижатое к ее спине, его эрекцию, горячую пульсацию крови…

Дверь кабинета внезапно распахнулась. Рамка выскользнула из рук Эмелии, разлетелась на осколки у ее ног. Замерев, молодая женщина смотрела, как ее муж входит в комнату и закрывает за собой дверь щелкнув замком.

— Не трогай! — скомандовал Хавьер, увидев, что Эмелия начала нагибаться. — Ты можешь пораниться.

— Прости. Ты напугал меня.

— Уверяю тебя, что это не входило в мои планы.

Она разволновалась, когда Хавьер подошел ближе. В рубашке-поло, бежевых бриджах и кожаных сапогах, ее муж выглядел как таинственный герой романа эпохи Регентства. От него пахло травой, ветром, немножко — лошадью, но даже этот коктейль ароматов не мог заглушить его собственный, интенсивно-мужской запах.

— Я… я искала что-нибудь, что подстегнет мою память, — попыталась объяснить Эмелия.

— Нашла?

Эмелия закусила губу, глядя на трещину в стекле, которая разделила их пару на фотографии, острые осколки на счастливых, сияющих улыбками лицах. Следовало ли понимать это как знак свыше?