наряде от Валентино. На подиуме или в составе приёмной комиссии.

Надежду Создатель посылает туда, где не остаётся сознательных шансов.

Николай Дмитриевич вгляделся в кисельную полоску, подумал, что шанс отыскать Аркадия есть… клубок кажется тугим и спутанным, но кое-какие "кончики" показались.

— В тот день Стёпа поругался с Мариной. Она его предала. Он писал её акварелью и маслом. Влюбился во время работы, притом, так… неистово. Это видели все, любовь сквозила из него, словно свет из иконы. А она хотела поехать в Ялту. Одна. В смысле, у Степана была начата работа, и он не мог её бросить, а Марине хотелось к морю.

— Чушь какая-то. Как можно сравнивать? То картина, а то человек.

— Не чушь, дядя! Ты прочувствуй! Он же любил её! Он ради неё даже выезд к реке организовал, мясо купил и вино… с музыкой договорился… в ледяную воду полез. Но живопись — это святое!

— А ты здесь при чём?

Лида терпеливо продолжала:

— Когда Марина ускакала, Стёпа сник… будто она его зарезала, выпустила кровь. И он тихо напился с Аркашей и… как тебе сказать… я подумала, они мирно уснут, но вдруг в нём проснулись бесы. Степан прыгал по песку, нырял, рычал, хватал угли костра голыми руками. Потом ворвался в палатку и попытался взять меня.

— А ты?

— А мне ничего не пришлось делать. Он не смог… был слишком пьян. Потом заплакал.

Николай Дмитриевич сел на диване, спустил ноги в тапочки. Посидел минуту, прислушиваясь к стуку сердца. Подумал: "Сколько любви! Сколько глупости! Какие мы дураки! Мы сами устраиваем себе неприятности!" Потом пошлёпал на кухню, включил чайник.

Ночь можно было считать избывшей себя.

— И всё же я не понимаю! Молви простыми русскими словами, что между вами произошло? Почему все считают, что Полубесок был с тобой?

— Я так сказала.

— Ты?! Зачем?!

— Чтобы спасти его. От него же самого. Он метался. Он был душевно болен. Если бы я проговорилась и сказала бы правду, это разрушило бы его, как личность. Ты понимаешь? Да? Нет? Мужчина должен прятать своё сильное стальное жало в женское… в мягкое и мудрое, как в воду. Понимаешь? И я позволила ему спрятать свою боль во мне.

Николай Дмитриевич засыпал в кружку чаю. Пока возился с кипятком, прикидывал так и эдак. Надумавшись вволю, проговорил:

— Ты или дура полная, — сурово, — или святая. Я не знаю. Не мне решать.

***

Утром позвонили с автобазы. Николай Дмитриевич долго "лаялся по обстоятельствам злодейства людского и запустения гнусного" — его определение. Затем "решал вопросы по динамическому исправлению Вселенной" с заместителем. В половине одиннадцатого оторвался от телефонного аппарата, распрямился во весь рост, закинул руки к потолку и сладостно потянулся, напоминая мартовского кота перед гулянкой.

"Выпустил пар! — почувствовал облегчение. — Будто у колодца воды напился".

А ещё подумал, что Новый год — такой волнующий, обещающий и цветастый — касается уже боком, щекочет варежками:

"Сказка рядом, господа-товарищи! Надо бы девчонкам купить чего-нибудь эдакого… сверхъестественного".

Кока наплодил на свет божий четырёх ребятишек женского пола (видимо, в назидание за свободомыслие).

…хотя любил всех четверых девчонок безмерно, и был счастлив, как суслик.

Первым делом, Николай Дмитриевич отправился в больницу. Там ему дали адрес — устаревшая и медлительная, словно черепаха, медсестра записала на клочке бумаги название улицы и номер строения. В мозгу стрельнула мыслишка, что над ним потешаются, однако, призадумавшись, Николай Дмитриевич понял, что очень даже может быть:

"В схему вписывается. Как говорил Карл Маркс, из предпосылок вытекают следствия… и с датами сходится. И с тишиной… небось, ОТТУДА и позвонить-то невозможно".

Кроме сходства чисел и дат, ещё один жизненный принцип толкал к действию: "Всякий вариант надо проверить. Ни один намёк не должен оставаться без внимания. Иначе придётся возвращаться, а это унизительно".

Указанный адрес оказался далеко на периферии, почти за городом. Николай Дмитриевич вылез из рейсового автобуса, огляделся. Пейзаж окружал понятный, родной: двухэтажные дома на печном отоплении, школа электрического оттенка, частные домовладения… в пору было припоминать картины Кустодиева — ярко-зимние и необдуманно-радостные, — однако иные настроения занимали голову Николая Дмитриевича. Он значительно волновался и даже слегка нервничал перед грядущей встречей.

Вот эта улица, вот этот дом.

Лицом к проезжей части стоял флигель — неширокое строение в полтора этажа, украшенное колонами и лепниной. Через флигель, должно полагать, поступали пациенты, как через шлюз.

Николай Дмитриевич поднял голову, увидел под козырьком царский герб. Орла полагалось удалить (в своё время), однако заведение пользовалось такой гнусной славой, что идейные пролетарии побрезговали к нему приближаться. А врачам "двуглавая курица" не мешала.

Двор меж флигелем и основным корпусом (он виднелся недалече, метрах в двухстах) заключался двумя квадратными скобками забора справа и слева. Забор этот был глухой деревянный… давно некрашеный, облезлый, со следами остроумия подрастающего поколения. Из вершин досок торчали пики-гвозди… что, в сущности, вписывалось в представление о доме умалишенных.

Николай Дмитриевич подошел к дверям флигеля, постучал. Отметил, что белая краска значительно истёрлась, а скоба-рукоять затаскана до невозможности.

"Запустение" — сама собой сформировалась мысль.

На стук никто не отозвался.

Николай Дмитриевич загремел сильнее… прислушался — нет ответа… тогда он постучал ещё сильнее, стараясь ударами и шлепками произвести наибольший грохот. Проку от этого добился чуть, однако вибрации позволили заметить уязвимость — изнутри массивную дверь запирал всего-навсего откидной крючок, вещица примитивная и ненадёжная.

Перочинным ножом — озираясь и побаиваясь — Николай Дмитриевич откинул крючок. Проник в помещение, чувствуя себя взломщиком и нахалом.

Флигель оказался пуст, однако следы жизнедеятельности присутствовали явственно: справа от прохода, у вахтовой стойкой стоял письменный стол, на нём лежал журнал регистрации. В изломе журнала присутствовало перо с перепачканным чернилами носиком, саму чернильницу (бронзовую литую) Николай Дмитриевич увидел на металлическом ящике-сейфе в углу комнаты — чья-то заботливая рука прикрыла крышечку, чтобы чернила не высыхали.

Николай Дмитриевич запер за собой дверь (на крючок) и громко кашлянул, призывая местную "нечистую силу" выйти на контакт.

Никто не появился.

"Что ж, — решил незваный гость, — буду действовать по обстоятельствам. Как научили в кино: вижу цель, не замечаю препятствий".

По расчищенной от снега тропинке Николай Дмитриевич добрался до развилки, здесь он заколебался, следует ли ему взять правее? или повернуть налево? С левой стороны, из-за деревьев доносились голоса, и это решило дело — гость повернул туда.

За деревьями открылось местечко более всего напоминающее игровую площадку в детском, допустим, саду. Или спортивную площадку возле школы. Или отделение для забав пенсионеров в городском