И последний шажок.

Стас уже стоял на земле. Чтобы Анне удобнее было спуститься вслед за ним, он чуть отпустил ее и держал горячие ладони женщины в своих вытянутых руках. Ей нужно было сделать только одно движение — слегка оттолкнуться или просто прыгнуть со ступеньки. Грубо дернуть женщину на себя и скатиться вместе с ней на обочину Стас не решился. Пришедшая в негодность пневматика подвела в самый неподходящий момент: скрипя, двери начали закрываться; рвани сейчас Стас женщину, ее нога могла застрять между створками дверей.

Стас, одной ногой удерживая правую створку, смотрел на Анну. И она во все глаза смотрела на него. И словно не стало вокруг воздуха, все звуки утонули в вакууме. Это походило на конец самой жизни.

«Давай, Аня!»

Она оттолкнулась.

Сильнейший взрыв приподнял автобус от земли, и он стал медленно заваливаться на правый бок. Во все стороны брызнули осколки стекол. Автобус еще раз дернуло, когда сзади рванул бензобак, отфыркиваясь горящим маслом.

Взрывная волна дошла и до Кавлиса, он машинально прыгнул на землю правым плечом вперед, ногами в направлении взрыва. Мальчик по-прежнему крепко прижат к груди. Николай приподнял голову и посмотрел назад, но в бешеном вихре пламени и дыма ни Анны, ни Стаса разглядеть не смог.

Анна была уже мертва, и руки Стаса не смогли принять ее. Его отбросило от автобуса, схватившись за шею, он корчился на земле, поливая ее кровью. Острый осколок незакаленного стекла резанул его по шее, перерубив горло почти пополам.

Агония длилась недолго. Кровь сильными фонтанами била в землю, в небо; руки скользили по горлу, пальцы попадали во что-то невообразимо глубокое, огненное; перерезанное горло не смогло больше втянуть в себя ни одного глотка воздуха. Еще раз перевернувшись, Стас затих навсегда.

* * *

— Дядя Коля, пойдем к маме, — канючил Володька, теребя Кавлиса за штанину. — Ну пойдем.

Майор стоял возле тела товарища, но смотрел на женщину, которая безмятежно уснула среди дымящихся обломков автобуса. Только лицо в копоти и платье прожжено. Ее глаза были открыты, руки раскинуты, ноги прижаты многотонной массой машины.

— Нельзя нам туда, малыш. — Кавлис поднял мальчика на руки, пряча горящее лицо и слезы у него на груди.

Возле автобуса стали останавливаться проезжавшие мимо машины. Николай бросился к «Волге» «ГАЗ-24»:

— Друг, срочно вези в Шахрисабз. Мальчик ранен.

— Не могу, дорогой, в другую сторону еду. Ай-ай-ай!

— Я тебе денег дам, рублей, много дам, давай, друг, выручай, неужели не жалко?

— Э! Садись!

Водитель «Волги» развернулся, и Кавлис в последний раз взглянул на своего товарища.

* * *

В Шахрисабзе Николай пересел в другую машину и через полтора часа был уже в Самарканде. Оттуда самолетом в Москву. Все это время он твердил одни и те же слова: «Я вернусь, Безари! Я обязательно вернусь».

Москва

Михаил Зенин спал, когда мать присела на край кровати и тронула его за плечо.

— Миша!.. Миша, проснись.

Зенин вскочил в постели и потянулся к стулу. Долго шарил рукой, ничего не понимая: где же стул, елки-палки?! Должен быть стул, на нем форма. Потом в глубоком недоумении посмотрел на мать.

— Фу-ты! — И длинно выругался матом. Затем притянул к себе мать за шею и поцеловал. — Извини, мам! Никак не привыкну. Две недели дома, а все как в казарме. — И снова выругался.

— Тебе звонят.

— Да? Дай-ка трубочку. — Михаил проснулся окончательно. — Алло, кто это?

— Николай Кавлис.

— Здравия желаю, товарищ майор!

— Здравствуй. Не очень тебя отвлек?

— Да нет. Спал просто.

— Встретиться надо. Я здесь, в Москве. Зайти к тебе можно?

— Об чем речь, товарищ майор! Вы скоро?

— Минут через двадцать буду у тебя.

— Все, жду. — Михаил положил трубку. — Готовь на стол, мам, заместитель комбрига в гости надумал.

Зенин надел белую рубашку, примерил галстук, зашвырнул его в шифоньер. Посмотрел, как сидит на нем пиджак. Не понравилось. Остановил свой выбор на рубашке, отутюженных брюках, белых носках и шлепанцах.

Что и говорить, за несколько лет службы отвык от гражданской одежды, хотя втайне хотелось нарядиться. Звучит, конечно, по-деревенски, и тем не менее. Нарядиться, сходить в бар, поглазеть на девчонок красивых, познакомиться: «А вас как зовут, девушка? Меня... ну, конечно, Федя!» С перебитым носом, бычьей шеей и ручищами-лопатами — Федя. А вот если надеть маечку спортивную, тренировочные брюки, кроссовки и снова с теми же габаритами-приметами и подобным вопросом, тогда получится Вован. Или Колян. Ну никак не Миша.

Что бы такое надеть, Миша, чтобы ты не был ни Федей, ни Вованом? Как ни огорчительно, но, кроме черной маски и камуфлированного костюма, Михаил Зенин для себя придумать ничего не мог. Только эта форма делала его Мишей, таким, каким мать родила.

Михаил быстро снял с себя рубашку, брюки, надел спортивные штаны и майку. «Встречу майора Вованом. Интересно, что он делает в Москве и для чего я ему понадобился?»

Кавлис поздоровался сдержанно, что для Михаила было неудивительно. В бригаде телячьи нежности не были приняты. Там разговаривали только на «ты». На «вы» значило вы...у, высушу и выкину. Все же были два человека, к которым обращались только на «вы», — командир бригады «Черных беркутов» Игорь Орешин и заместитель комбрига Николай Кавлис, которого за глаза называли Николо.

— Пройдем на кухню, — предложил майор.

Зенин толкнул дверь, пропуская начальника вперед, и шагнул следом.

— Ты в курсе насчет Орешина? — спросил он.

— В каком смысле? — удивился Зенин.

— Значит, ничего не слышал... А сколько тебе догуливать отпуск?

Михаил заворочал неповоротливыми пальцами.

— Семнадцать дней.

— Так, с этим нормально. — Кавлис опустил глаза и тут же поднял их. — А вообще, Михаил, я к тебе за помощью пришел.

— Да говорите вы прямо, товарищ майор! — не сдержался Зенин.

— Стаса Фиша убили, — тихо произнес Николай, глядя на бойца.

— Ё... — Зенин привстал со стула и сжал кулаки. — На задание ходили?

Майор покачал головой:

— Нет. Это еще не все. Убита Аня Орешина, а сам командир у Безари Расмона. Помнишь такого?

— Еще бы не помнить! Вместе его по кишлакам гоняли. Как же так... — Зенин побледнел, пытаясь осмыслить ужасные новости. — Вы говорите... Аню Орешину? Как же это случилось? Расмон?