* * *

Юсуп Худойкулов предостерегающим жестом остановил своих людей и не спеша приблизился к майору. Они с минуту смотрели друг на друга, не проронив ни слова.

Юсуп не знал, как выглядит майор Кавлис, о котором ему рассказывал Мирза Назрулла, но, наверное, это он. «Девятый год в спецназе», — сказал ему Мирза. Об этом нетрудно было догадаться, достаточно только посмотреть на трупы боевиков Безари, половина из которых продолжала тлеть, распространяя тошнотворный запах.

Полевой командир подошел к «Ниве», внимательно всмотрелся, щуря глаза от едкого дыма, и подозвал двух человек. Обмотав руки тряпками, с отвращением они вытащили тело Безари из машины.

Одежда на нем полностью сгорела, тело покрылось темно-коричневой, почти черной коркой. Выгоревшие губы открывали два ряда золотых зубов. Сквозь них, как начинка из пирога, выкатывалась горячая белесая жидкость, словно сердце Безари выталкивало наружу обесцветившуюся кровь.

Худойкулов недолго созерцал останки своего собрата, однажды предавшего его, и снова подошел к Кавлису.

— Освободи себя от оружия, — на восточный манер приказал он.

Кавлис расстегнул замки разгрузочного жилета и бросил его на дорогу.

Один из боевиков вытащил пистолеты и запасные магазины к «бизону».

Юсуп указал на один из «КамАЗов».

— Садись в машину, — велел он майору.

Николай, вяло глянув на полевого командира, подошел к борту грузовика.

— Нет, — остановил его Юсуп. — Садись в кабину.

Месяц спустя

Лодка с подвесным мотором мягко ткнулась в траву. Два человека, не замочив ног, спрыгнули на берег и огляделись. Красиво... Могучие ели уходили вверх, к самой горе; на небольших свободных участках, цепляясь крепкими корнями за камни, изогнутыми стволами устремлялись к небу березы.

Хозяин заказника махнул рукой:

— Вон там зимовье. Только осторожно поднимайтесь, камни ногами щупайте. Поползет камень — и вы вместе с ним.

— Ладно, отец. К вечеру приедешь за нами.

Егерь оттолкнулся веслом от берега. Быстрое течение подхватило лодку. Но он еще долго не заводил мотор, глядя из-под ладони на незнакомых ему людей. Вот они ловко поднялись каменистой тропой и скрылись в зарослях. Лодку отнесло на порядочное расстояние, и он не мог видеть, как двое мужчин вошли в избушку.

Деревянная кровать, больше похожая на нары, длинная лавка, массивный стол, маленькая печка из толстого листового железа.

В печке кем-то заботливо уложены дрова, под ними береста — только поднеси спичку, и дрова вспыхнут, наполняя зимовье теплом.

Они разожгли костер на небольшой прогалине; когда языки пламени поутихли, положили в угли картошку. В пластмассовые стаканы налили водки.

— В красивых местах жил Леха, — вздохнул Зенин, снова и снова оглядывая окрестности. — Сдержал слово, вытащил нас на Катунь.

Он палкой выкатил из углей две картошины, одну, обжигая пальцы, протянул Кавлису.

— Выпьем?

Николай кивнул:

— Помянем Пичугу.

Они спустились к реке, Николай достал из сумки полотняный мешок. Из него извлек серебристую урну. Посмотрел на Зенина.

— Давай ты. — Михаил не пытался скрыть набежавшие слезы.

Николай высыпал в воду прах Алексея Ремеза, и его подхватило быстрое течение Катуни. Лешка снова вернулся в свои родные места. И его душе, наверное, стало спокойнее.

Кроны берез зашумели листвой и затихли. Только прозрачные воды Катуни продолжали свою бесконечную игру с прибрежными камнями.