И продолжала путь ровным шагом к городскому центру Бирмингема, когда услышала женский голос, пронзивший воздух.

– Эгей, Либс! – возопила Ния, моментально узнаваемая по хитросплетению мидлендского акцента с карибским. Либби обернулась, чтобы поприветствовать подругу и коллегу. – Будь твое лицо еще чуточку жалостнее, тебе пришлось бы соскребать его с пола, – засмеялась та. – Что с тобой не так? Неужто учебный курс настолько плох?

– Не ахти, – ответила Либби, но предпочла не углубляться.

– А что там, напомни? Вылетело из головы.

– Конфиденциальность пациента и защита данных.

– А-а, вот почему… Звучит адски скучно.

Либби претило врать кому бы то ни было о причинах своего отсутствия на работе, а уж подруге – тем паче. Но легально – и многократно заталдычено на сорока страницах подробнейших юридических формуляров, которые ей пришлось вчера подписать, – выбора у нее нет. Чем Либби занята на самом деле, известно только ей самой и кадровому отделу больницы, где трудятся они с Нией.

– Расскажешь мне об этом в автобусе.

Либби бросила испепеляющий взор на длинный белый автобус, припаркованный у противоположного бордюра, с обеих сторон изукрашенный видеорекламами, следующий до ворот больницы. Но Либби направлялась в другое место, так что у нее нашелся вполне благовидный предлог.

– Я не пользуюсь общественным транспортом с той самой поры, как водителей заменили компьютерами, – сказала она. – Вверять жизни десятков людей в руки искусственного интеллекта – значит напрашиваться на неприятности.

– Ты рассуждаешь, как динозавр из мрачного Средневековья.

Либби прикусила язык, чтобы не уточнить, что динозавры в Средневековье не жили, и вместо того согласилась.

– Угу. И единственный раз, когда ты увидишь меня в штуковине, которая управляет собой сама, – это лежащей в кузове катафалка.

– Что до меня, то если это дешево и везет меня туда, куда надо, то в него хоть единорогов на роликах запряги, мне до фени. – Запрокинув голову, Ния от души рассмеялась. – Кстати, если я не потороплюсь, то опоздаю. Обед в понедельник не отменяется? Ты к тому времени закончишь?

– Определенно.

– Хорошо, потому что платить будет твоя очередь, – присовокупила Ния, ступая на дорогу.

– Осторожно! – крикнула Либби, хватая ее за руку и отдергивая с дороги подъезжающей машины.

– Эти электрические штуковины чертовски тихие, а? Они меня прикончат.

– Они всех нас прикончат, – ответила Либби, и Ния пересекла дорогу – на сей раз не подвергаясь опасности.

Либби дождалась, пока автобус подруги покатит по дороге, прежде чем продолжить путь пешком в другом направлении. Еще раз проверила телефон, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей о нем. И опять ничего.

В вечер встречи с ним Либби проводила выходные с Нией и компанией подруг в Манчестере. Они тянулись к залу караоке в глубине паба, когда ее взгляд впервые упал на него. Они собрались группой на сцене, сгрудившись вокруг двух микрофонов, чтобы исполнить песню, выбранную Либби, – «Человек в зеркале» Майкла Джексона. Но за пять с лишним минут утратили интерес напрочь, покинув Либби дотягивать песню в одиночестве.

Тогда-то она его и увидела. Их взгляды были неразрывно связаны в пространстве шумного паба, когда он одарил ее развязной, чуть ли не кривой ухмылкой. Он был не самым привлекательным из группы молодых людей, с которыми стоял; не выделялся он и ни шириной плеч, ни ростом, и маячил позади всех, словно был смущен их разнузданным поведением. Как и Либби, он явно был фанатом Майкла Джексона и шевелил губами в такт с ней. Он тоже знал каждый гик, вскрик и хихик песни от и до.

– Парнишка не может глаз от тебя отвести, – подбодрила ее Ния, когда Либби наконец покинула сцену. – Ступай потолкуй с ним.

Либби открыла было рот, чтобы запротестовать, как поступала всегда, когда подруги подбивали ее на флирт. Воспоминание о предательстве Уильяма всегда было на подхвате. Однако на сей раз она загнала его обратно в кладовую, из которой оно выкарабкалось, и заперла дверь. На сей раз она была заинтересована. Опрокинув в себя джин с тоником для храбрости, направилась прямиком к нему.

– Привет, – начала нервно и протянула ладонь для пожатия.

– Очень уж официально, – поддел он, но все-таки пожал протянутую руку. – Как тебя зовут?

– Либби.

– А меня… – Но ответа сквозь автогенерацию микрофона диджея она не расслышала. И уже хотела переспросить, когда он спросил: – Значит, ты фанатка Майкла Джексона?

– Нас с братом вырастили на его музыке. Мама крутила его беспрестанно.

– В нашем доме фанатом был папа. Когда я был маленький, он купил нам билеты на его концерт в Лондоне, но тут Джеко помер, так что сходить нам так и не довелось.

– Моя мама сделала то же самое! Билеты до сих пор у нее в рамочке на стене ванной. – Либби улыбнулась ему, уже почувствовав трепет в животе.

– Ты здешняя? – поинтересовался он.

– Нет, мы приехали из Бирмингема на выходные с девчонками. – Она указала на шестерых подруг, в чем тут же раскаялась, потому что те послали в его сторону утрированные воздушные поцелуи. Он в ответ сделал то же самое. Либби это пришлось по душе.

– Можно тебя угостить? – спросила она, и он согласился.

Когда они вдвоем направились к стойке, паб вокруг них словно вдруг опустел, потому что они видели и слышали только друг друга; ни танцующих, ни пьяных тел и голосов, заполняющих зал, ни бухающего ритма танцевальной музыки. Либби болтала о своей работе по уходу за больными, а он рассказывал, как работал в автопроме, пока революция беспилотных авто не сделала его лишним. Их неприязнь к этим автомобилям оказалась обоюдной, но Либби не хотела портить вечер, объясняя, почему она от них не в восторге.

Она оценила, что он задавал ей не меньше вопросов, чем она ему, и в его взгляде угадывалось тепло, вызывавшее у ней желание погрузиться в них и узнать о нем всё-всё. И как у него на щеках появлялись ямочки, когда он смеялся. Стены, на возведение которых вокруг себя она потратила два года с момента ухода Уильяма, рухнули в один миг. Либби еще ни разу не испытывала ничего столь же интенсивного, как желание поцеловать его здесь и сейчас. Но сдержалась.

– Может, выйдем наружу, где потише? – предложил он, и она согласилась.

Пивной сад был освещен электрическими гирляндами, подкрашивавшими ночные небеса кремово-белым сиянием, растягивая наружное пространство в длину и в ширину. Гирлянды были обернуты вокруг ветвей трех деревьев, а из динамиков лился вполне уместный плей-лист безмятежных балеарских ритмов. Пьянчужки как раз освободили один столик, так что они его заняли, и официантка поставила между ними горящую свечу в глиняном горшочке.

В первую минуту они просто сидели, глядя друг на друга и не тяготясь молчанием.