– Да, – отвечаю я, уставившись на одеяло и стараясь не смотреть на папу. – Но почему она не сделала восемь квадратов? Так бы она связала его гораздо раньше. Когда она переселилась в дерево, мне ведь уже исполнилось восемь.

– Ты же знаешь, как бабушка любила сюрпризы. Ей не хотелось сразу выдавать все секреты. Она хотела, чтобы ты вспомнила о ней именно в этот день рождения.

– Она хотела к нам вернуться?

– Ну, в общем, да.

Я очень рада. Так рада, что даже забыла отдать подарки маме и папе, хотя это всего лишь мои рисунки – портреты, которые я тайком нарисовала, скопировав лица родителей с их свадебной фотографии, которая висит у нас в коридоре в серебряной рамке. Вечером положу портреты им на подушки.

Когда я переодеваюсь к ужину с родственниками, мне приходит в голову странная мысль.

– Но ведь сегодня не мой день рождения, а Рождество!

Мама и папа переглядываются и отвечают:

– Нам не хотелось откладывать еще на два месяца. Мы очень хотели сделать тебе сюрприз. Так сложно удержаться!

Они сидят со мной еще несколько минут и затем начинают разворачивать свои подарки. Я открываю рот и хочу сказать, что я прекрасно понимаю, почему они подарили мне одеяло заранее. Потому, что хотели, чтобы я его увидела. Я натягиваю одеяло на плечи, и с него падает несколько разноцветных ниток. И тут мне приходит в голову другой вопрос.

– А когда я окажусь в полной темноте, вы отправите меня в разноцветную школу?

Мама и папа мгновенно замирают: они не знают, что ответить.

Равина сегодня безумно красивая. Она заплела косу, которая у нее почти до пояса, и нанесла ярко-синие тени. На ней простое красивое платье, а не сари, и оно пахнет церковью, хотя она не нашей веры. Оно пахнет, как белый дым, который идет от кадила во время службы.

Равина кидается мне навстречу, обнимает и тут же вручает подарок – плакат с изображением птицы, глотающей лягушку. Лягушонок уже лежит у птицы во рту, но птица не может его проглотить, потому что лягушонок вцепился ей в шею и держится изо всех сил. По виду птицы понятно, что она очень хочет съесть лягушонка, но у нее никак не получается. Под картинкой надпись: «НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ».

– Что это значит?

– То и значит. Не стоит сдаваться. Нужно бороться, как этот лягушонок.

– Но ведь его уже съели!

– Вообще-то, нет, Мафальда. Пока не съели, – отвечает Равина, щелкая меня по носу.

– А когда борьба закончится?

– Когда кто-то из них проиграет.

– Как думаешь, кто сдастся первым?

Равина разглядывает картинку.

– На самом деле это не важно. Важно то, что нужно бороться.

Я подношу плакат как можно ближе к лицу, чтобы лучше его разглядеть.

Похоже, лягушонку приходится несладко: его голова уже где-то в клюве, а лапки неудобно свешиваются вниз.

– Да, похоже, плохи его дела.

– Значит, ты бы предпочла оказаться в желудке у птицы?

– Нет, ни за что!

– И что тогда делать?

– Все ясно! Нужно никогда не сдаваться! Спасибо. Вечером я повешу плакат у себя комнате!

Мама надевает туфли на каблуках только два раза в год: на годовщину свадьбы (хотя обычно мы отмечаем ее у себя дома и мама готовит сама) и 31 декабря, то есть сегодня. Ну и еще когда мы идем к врачу. Я слышу, как она цокает туда-сюда по кухне, ставя на поднос бокалы и вазочки с закусками, которые они только что приготовили вместе с папой.

Мне дали бутылочку фанты и отправили в комнату одеваться. Мама вплела мне в волосы ленты со стразами и пшикнула своими духами. По мне, запах слишком резкий, но он все-таки мамин, и поэтому он мне нравится.

Уже в своей комнате я встала перед зеркалом и попыталась запрятать ленты в волосы. Я знаю, что мама и папа хотят поговорить о чем-то без меня, потому что они закрыли дверь и стали шушукаться. Мне хочется подслушать, о чем они говорят, хоть я и знаю, что это нехорошо. Я тихо крадусь к двери в кухню. Мамины каблуки все еще цокают по полу. Я замираю, прислушиваясь к голосам.

– Какое-то время нам всем будет тяжело, – говорит мама.

Слышится скрип стула, папа встает и тоже принимается ходить по комнате.

– Ты уверена, что так надо?

– Да, абсолютно.

– Может, подождем еще?

– Чего тут ждать? Очень скоро все станет совсем плохо. Я должна быть с ней весь день.

С ней – то есть со мной. Я слышу, как родители вздыхают. Все бокалы уже расставлены по местам.

– Ты сообщила начальству?

– Я им намекнула. Сказали, я и так часто отпрашиваюсь к врачам и нарушаю распорядок. На большее они не согласны. Говорят, они готовы выплатить мне неплохое выходное пособие, если уволюсь.

Уволюсь? Что это значит?

– Ну что ж, будем надеяться, так оно и будет. С какого числа?

– С первого февраля.

– Ну ладно. Наверное, так будет лучше. Придется мне поднапрячься. И, кроме того, пора уже подумать о переезде.

Что же затеял папа? Какой еще переезд? Мысли в моей голове проносятся, словно тысячи маленьких мотыльков, сорвавшихся с ветки черешни.

– Я сходила в агентство и записала несколько адресов. С понедельника можем смотреть квартиры.

– Ты им сказала, что нам нужно без лестниц?

– Да, и озвучила наш бюджет.

Тут я не выдержала и чихнула, а на кухне воцарилась тишина.

– Мафальда, ты готова?

– Да, мама, – отвечаю я и выхожу в коридор.

– Ну тогда пошли.

Уже двенадцать сорок пять. Меня уложили в тетину постель, а взрослые сидят в гостиной, пьют из стопок и о чем-то разговаривают. Я не сплю. Я все думаю о том, что услышала в коридоре. Значит, они хотят переехать! И что же мне теперь делать? Как мне жить, если из моего окна не будет видно Луны? Не будет видно старого бабушкиного дома, не будет знакомых соседей? А если Оттимо Туркарету совсем не понравится новый дом? Он уже привык здесь и может не захотеть переселяться в новое жилье. Я должна этому помешать.

Рядом с кроватью лежит мой рюкзак, в котором собраны вещи на завтра. Я положила туда пенал, альбом для рисования и плеер. Я нащупываю его в темноте, надеваю наушники и нажимаю круглую кнопку. Я выбираю любимую папину книгу.

Громкий, уверенный голос продолжает читать с того самого места, где остановился. Кажется, будто читает какой-то старик.