— Темносерая рубашка, запрокинулась на север

И лохматые медведи ей немного улыбнулись.

Светлым заревом заката слышен был удар крылатый,

Из фабричного картона отломались чьи то ноги.

— Слышишь, внук гения, ты тут не парь, а за чайником следи.

— Да он уже кипит давно, нашли кого смотрящим оставлять.

Половина пачки чая попало в банку и вода стала превращаться в черный цвет.

— Дайте срочно мне бальзама,

Я прочту вам про Адама.

— Про Адама ты и так прочтешь, а первача и так мало.

Банка пошла по кругу, за ней стал бегать Есенин, хотя коэффициент полезного действия оказался нулевым.

Терпкий горький вкус чая разлился во рту. Через несколько минут сердце стало набирать скорость и разгулялось до того, что решило выпрыгнуть из горла.

— Э брат, да ты не понял в чем суть кайфа и приход у тебя как у молодого — сказал Бубль, наблюдая за мной.

— Любой кайф нужно понять. Чтобы с этим согласиться вспомни свой первый сексуальный опыт или первую затяжку.

— Эй, Пушкин, цепляй банку и вперед за водой, вторячком догонишься.

— Я Есенин, а не Пушкин, причем настоящий внук — могу паспорт показать.

— Слышь, внук, будешь опять грузить своим гинекологическим деревом, не увидишь нифилей как своих ушей.

Есенин схватил банку и умчался в умывальник.

— Пытался я как-то этого чудика переубедить, что он не внук поэта, а всего лишь однофамилец, да и стихи у него дерьмовые. Так он уперся как баран в столб и никуда. Вот перестал бы тупить, уже давно бы выписался — Алик перестал раздавать карты и взял свою раздачу.

— Да всё это без толку. Мне как-то Юрий Анатольевич разъяснил, что это бред, а специфика любого бреда- в кристаллизованном ложном умозаключении, который не поддается не одному аргументу. Поэтому радио можно не покупать — тут своё постоянно работает.

— Ага, бывает как начнет перлы выдавать, так хоть записывай. Сегодня, например, стою с утра у туалета в очереди на клизму, ну и этот вундеркинд рядом бубнит. А потом как выдаст:

Хорошо, что в каждом живом организме существует дырочка для клизмы. Прикинь?

Я как услышал, так до самого толчка в раздумья ушел. Это что же получается, что от червячка и до слона можно взять, нагнуть и простимулировать.

— При большом желании можно и инфузории туфельке вставить. Так побрататься можно с кем угодно клизмами на брудершафт. А ты говоришь братья наши меньшие. Тут главное не объем, а факт. И вот он у всех один.

— Ну так вот, после процедуры брат Есенин выдал другой перл:

По теории — я глупый, а по тактике — дурак.

Здрасте люди дорогие — я заслуженный чудак.

И вот здесь я уже полностью в осадок выпал. No come n ts.

— Точно, лови крюка. Отпелись, козлы. Пойдем курить.

Крестовая семерка завершила крестовый поход за дамой. При этом шерше ля фам закончился своим логическим завершением. Некоторые мужики после этого акта курят, но а я пошел сразу спать.

День второй

Утро началось как обычно с криков санитарок. Ни каких возражений и полная отстраненность. Дальше прием клизм, потом лекарств, а затем еды. На дворе стояла поздняя осень, и солнце ослепительно светло в лицо. Нас вывели на прогулку в загон и каждый приземлился на свое насиженное место. Брёвна, пеньки, скамейки, кто-то просто лежал на пожелтевшей траве, завернувшись в телогрейку. Рядом со мной сидел злой Лабетов без глаза. И так было понятно, от чего он в таком настроении: спереть глаз в этом отделении вошло уже в традицию. Глаз всегда находился, да и куда ему было деваться, но сам процесс обладания этим глазом рождало живой интерес.

— Чего, опять сперли? — спросил я между прочим.

— Уроды. Узнаю, кто спёр, у самого глаз вырву и себе вставлю, а мой стеклянный запасным будет.

— Слушай, у меня есть стеклянный кубик, не шарик, конечно, но если хочешь, могу дать поносить на время.

Я вытащил из кармана кубик и бросил его на скамейку рядом с Лабетовым. Две маленькие точки блестели на верхней его грани.

— Прикольная вещь, — сказал одноглазый и вставил его в пустую глазницу.

— Слышь, а чего это у тебя не один зрачок, а целых шесть?

— А я теперь как игровой автомат с крутящимся барабаном. Сколько захочу, такая цифра и выпадет.

— Тогда попробуй его внутри покрутить.

— Слишком ребристый, не получается.

Наигравшись с кубиком, Лабетов вернул мне, сославшись на то, что родной глаз ближе к телу и изменять ему с кубиками он не собирается.

— Доброе утро, — послышался в голове знакомый голос. — Ну, как первый день?

— Ты по поводу маскарада? Прикольно. Плохо только, что люди так вжились в свой костюм, что забыли, кто они на самом деле.

— Точно. За маской теряется личность, и если долго играть одну и ту же роль, то человек становится рабом сценария. Даже самая удобная иллюзия не может подходить идеально под все случаи жизни. Поэтому приходится в свою роль прятаться, чтобы не видеть своего истинного лица.

— Выходит, что маски носят социально не состоятельные люди?

— Обычно при заниженной самооценке в какой-то жизненной ситуации они подменяют себя на выбранный персонаж. Таким образом, они справляются или прячутся от проблемы. В этом нет ничего плохого, человек в праве играть в свои игры, стать по жизни великим актером, но он не сможет обыграть реальность. У неё всегда в прикупе тузы и улыбающийся джокер в балахоне и косою в руках. Эта карта лучше всего срывает маски. Кстати, электрошок и гипогликемическую кому доктора применяют именно для этих целей.

— Ну и какой же тогда человек без маски?

— А ты глянь на нашего злобного бандита. Только смотри не на то, как он выглядит в своем братковском камуфляже, а на то, что он излучает.

Я глянул на соседа, но ничего нового в его внешности не увидел, только заметил слабое свечение, исходящее от него.

— Молодец, сконцентрируйся на этом свете и постарайся его ещё и почувствовать.

Свет был мягко оранжевым с какими-то элементами розового. Чем больше я смотрел на Лабетова, тем сильнее из его глубины поднимался этот свет, который растворял его модный костюм и золотые цепи с иконой. Понты растаяли, и пред собой я увидел обычного мужика в больничной одежде. Отличался от других он только тем, что светился и навевал чувство детской открытости и доброжелательности.

— Вот теперь ты его видишь в своем истинном обличье, а не в приспособительской роли для окружающих.

— Приятный