на непонятно какие чуть ли не «нетрудовые доходы». Жесть как она есть. И ведь злобой пышет в мою сторону, а крайними оказываются жена и дочь. Особенно дочь… мелкая… шестилетняя.

— И что за переполох, он же много шума из ничего? — спрашиваю я, хотя и так всё понимаю. Потому и добавляю, обращаясь уже к мелкой. — Оль, ты пока давай убеги в уже почти свою комнату. Была там много раз, но сейчас окинь хозяйским взглядом. А ещё вот тебе небольшой подарочек. Понимаю, что несколько не для девочки, но уж так внезапно сложилось. Держи и не порежься, а то мама поругает, а я ещё подзатыльник отвешу. За разгильдяйство.

— Ой! — пискнула девочка, беря в руку небольшой пружинный нож. Небольшой, но острый и вполне себе пригодный не только для того, чтоб хлеб там или колбасу порезать. Ну и для этого тоже. но… В общем, многим понятно, а кому нет, тем и знать не следует. — это действительно мне. дядь Сев?

— Тебе, кому ж ещё. А теперь ноги в лапы и брысь в известном направлении.

— Ты чего…

— Ничего, — цежу покамест вежливо, но смотря на братца реально нехорошо. — Просто мило беседую, пока время тому способствует. Сейчас ещё и говорящий ящик включу. Не слишком громко, но и не тихо, аккурат в пропорцию.

Заработавший телевизор начал нести какую-то околополитическую хрень. Внимать подобному — себя не сильно уважать, если принимать всерьёз, разумеется. Зато шумовой фон создаёт идеальный, не давая мелкой услышать что-то, тут происходящее.

— И вот что ты тут за невиданную хрень устроил, братец? — цежу сквозь зубы. понимая, что тут полумерами никак не обойтись. — Это ж не банальная зависть, для подобного ты достаточно умён. И не тупая ревность, поскольку понимаешь, что причин для оной с моей стороны в принципе появиться не может. Тут иное, идеологическое. Так?

— Сев, может всё это оставим, — пытается откатить ситуацию обратно Оксана. Сама особенно не веря в это. — Миша погорячился. Сейчас он просто…

— Ничего не просто! Я говорил то, что должен был сказать. И сделать. То, чему мой потерявшийся в новой жизни брат учит нашу дочь — это неприемлемо!

Ну да, как я и говорил — идеология. Предсказуемо, но от этого всё становится ещё более печальным. Вот совсем-совсем печальным, поскольку подобные одержимые прошлыми и весьма сомнительными совдеповскими прелестями люди зачастую вообще не способны критически относиться в окружающей их реальности. Для них вообще есть два мнения — их и неправильное. Так их учили. Так они и выучились. Печально тут то, что в число подобных обработанных попадали не только примитивы. Но и некоторые из неплохо умственно развитых. Парадоксально, но факт.

— Я учу свою племянницу чему-то неприемлемому? — не могу удержаться от ядовитой. но всё ж искренней улыбки. — Проклятье, да я вообще ничему её не учил покамест по причине своей лени и загруженности совсем иными делами. Да и мала она для каких бы то ни было уроков, если не считать предшкольных. А всё, по поводу чего ты так усердно разоряешься, будучи готов лопнуть от натуги и душевными помоями всё вокруг забрызгать — это лишь нормальный, достойный нормального человека комфорт. Ксан?

— А?

— Лично мне хотелось бы видеть мелкую растущей в комфортабельной, Уютной атмосфере. Этакой маленькой покамест, но леди, которая ни в чём не нуждается и может без каких-либо препятствий открывать заложенный внутри потенциал. При этом получая от жизни удовольствие, а не множество печальных страданий. Уж тебе ли не знать про эти самые печальные ситуации, когда и одеть что-то нормальное сложно, и отдохнуть культурно и вообще. А вот мой клюнутый двуглавым серпом и многоногим молотом прямо в мозг братец считает совсем иначе. Наверняка он хочет…

— Ах ты мелкий гадёныш!

Опять же предсказуемо. Только вот столь грубая попытка физического воздействия… Ну да, когда не хватает словесных доводов, в ход должна идти грубая сила. Естественное явление для представителей советского пути. Словами они обычно способны достучаться лишь до не самых развитых своих оппонентов. А посему… Уклоняюсь от неловкого удара и… Никаких ответных ударов, просто использую инерцию противника. Вуаля! Субъект летит аккурат в направлении дивана, куда и приземляется. Не слишком умело матерясь.

— Охолони, братец. Не те у нас «весовые категории», чтоб ты мог всерьёз рассчитывать на успех.

— Убирайся отсюда! Видеть тебя больше не хочу. И если попробуешь ещё влиять на мою семью…

— Во-первых, это официально и моя квартира, — загибаю первый палец, взирая за пышущего ненавистью братца Мишу с уже не скрываемой брезгливостью. — Во-вторых, тем, кого считаю своими, невзирая на вопли всяких там ошибок природы, поддерживать всё равно буду. Морально, материально, просто своим присутствием. В-третьих… Искренне не советую даже думать о наказаниях дочери или попытках лапки шаловливые распускать относительно уже жены. Любые домостроевские повадки… Руки вырву и в жопу засуну. Я внятно выражаюсь? — взгляд уже на Оксану и совсем иным тоном. — Прости за эту безобразную сцену, но… Вот реально опасаюсь, что сейчас или чуть позже может сорваться в самом мерзком смысле. Какой-то невменяемый в последнее время стал. Обычно такое случается, если человек в какую-то секту вляпывается, но у этого вот религиозности сроду не наблюдалось. Впрочем…

— Что «впрочем»? — забеспокоилась Оксана, явно переживающая за этого чудилу… пока что переживающая, потому как разные варианты были, очень разные. и всё зависело исключительно от этого хомо. — Говори, Сев, не молчи! Ты что-то видел, о чём-то догадываешься?

— Скорее уж логически рассуждаю. Коммунизм по факту та ж религия. Житие пророка с самого детства присутствует. Ну типа «когда был Вова маленький с кудрявой головой». Вместо рая обещание светлого коммунистического будущего. Еретиков не на костёр, но в тюрьмы и под расстрел… желательно с красочными судилищами и публичным раскаянием. Даже «нетленные мощи» присутствуют, аж в целом Мавзолее лежат. На части разве что не растащили по обкомам и горкомам, ну так специфика.

Оксана хихикает, а вот Окончательно озверевший Михаил, поднявшись с дивана, шипит сквозь зубы нечто матерное и слаборазличимое, после чего удаляется в спальню, хлопая за собой дверью так. что я всерьёз беспокоюсь за её сохранность.

— Ты его задел… снова. И зачем?

— Проверка, Ксан, всего лишь она, причём закончившаяся довольно печальным образом. Не для меня, для тебя. Я ж не просто так про