Корн морщится, будто ему что-то дико кислое под язык попало.

– Знаешь, Егор, – вздыхает, – социальный распад начинается тогда, когда лучшие люди страны принимаются сознательно убивать ритуал, на котором держится общественная жизнь. Каким бы он ни был. Когда подвергаются поруганию древние святыни. Когда начинает подвергаться сомнению любой благородный поступок. Когда за любым возвышенным чувством эти люди начинают искать тайные побуждения. Когда пытливые историки узнают, а публицисты рассказывают почтеннейшей публике, что великий человек был тайным садистом и в детстве мучил кошек. И публике начинает казаться, что все очень просто. Что великий стал великим случайно. Что он – такой же, как они, только ему повезло. Что все возвышенное: любовь, благородство, долг, честь – лишь маски, наброшенные на пороки. И тогда наступает ночь. Так уже было. Так погибла Римская империя. Тогда человечеству повезло. Пришли варвары. На этот раз варварам взяться неоткуда. Христианская эпоха, провозгласившая индивидуальность и права каждого отдельно взятого человека целью истории, пришла к вполне закономерному итогу – к полному распаду, к хаотичному движению тех самых ее драгоценных индивидуальностей…

Я хмыкнул и демонстративно захрустел огурцом.

– Пафосно излагаете. Вот только к чему? Мы тут люди простые…

– Не понял, – он, по-моему, даже поморщился.

– Пафосно излагаете, говорю. А для меня любой пафос есть фальшь. Ложь, то есть. Короче, обычное говно, только красиво поданное. А его во что ни упаковывай – все равно воняет…

Отряд тихо заржал.

Красотуля буравила меня взглядом.

Могла бы – пристрелила бы тут же, не сходя с места.

Бодливой, как говорится, корове…

Я почувствовал уверенность.

Если бы они что-то могли, уже бы сделали. А так все эти разговоры – исключительно в пользу бедных.

Ни о чем, в принципе.

– А вы-то тогда кто такие, позвольте спросить? – хмыкаю. – То, что мир, в котором мы с вами живем, дерьмо, – тут я с вами, безусловно, согласен. Но кто вы в этом мире? Ежели продлевать аналогию, – простите, навозные черви. Опарыши. Возросшие на говне и его же с аппетитом поглощающие. Природа не терпит пустоты, а, Андрей Ильич?

Он обиделся.

Но виду не показал и ответил вполне серьезно:

– Мы – Крылья, Егор. Черные крылья Бога. Ночью невозможно спрятать слабых под белыми крыльями. Только под черными…

Я зевнул.

– Читал я эти ваши брошюры. Говно все это. Говно, простите, и гонево. Слабые объединяются в стаю, чтобы травить еще более слабых, – вот и вся ваша организация. Вместе с идеологией…

Я потянулся и перестал обращать на него внимание. Хочет нас стеречь – пусть стережет.

Из Части мы пока что никуда не тронемся.

Маршрут, в конце концов, подождет.

Посмотрим, у кого нервы покрепче…

– Отряд, спать! – рублю, обращаясь к парням, демонстративно не замечая Корна со свитой. – Режим: полевой лагерь. Подъем: семь тридцать. Восемь ноль-ноль: зарядка, ответственный – Заика. Завтрак в девять. Дежурный по кухне Чарли. Дальше по свободному графику. Тренажеры. Спарринги. Иветта, отработаешь с Денисом ножи, его надо подтягивать. Покидать пределы Части запрещаю всем. Разойдись.

Народ разошелся.

Кое-кто, конечно, еще поворчал – так, чисто для порядка.

Например, Чарли, которому страсть как не хотелось вставать в пять утра, чтобы приготовить этой ораве пожрать. Но тут ничего не поделаешь, Чарли – отличный повар.

К тому же по традиции дежурный по кухне освобождался от всех других работ.

Так что все вполне себе даже и справедливо.

Мы остались всемером: Вожак с его волкодавами, Боб с Красотулей и мы с Федорычем.

Интересная такая компания.

– Ну что, Андрей Ильич, теперь-то, наверное, поговорим серьезно? – закуриваю. – Без рисовки и пропаганды? Я так понял, вы, в отличие от моих орлов, спать как бы и не собираетесь?

Долго рассусоливать Вожак не стал. Он всегда отличался умением брать быка за рога.

Несмотря на некоторую велеречивость.

– Куда собрался, Егор?

Ничего себе вопросик…

– Молчишь? Ладно, и без тебя знаю. Низовья Волги. Возможно, Астрахань. Икорка, балычок… Табачок контрабандный. Может, конопля. С тяжелыми наркотиками ты вроде не связываешься. Интересно, зачем тебе столько золота, капитан? Причем с риском для твоей драгоценной жизни. Ты его что, солишь?

Отвечать следовало по возможности честно. То, что я не Робин Гуд, он знал превосходно.

Сам когда-то меня и воспитывал.

– Привык жить в свое удовольствие. Да и ребята у меня, как бы это попроще сказать… довольно прожорливые. Ну, вот так получилось. Зарабатываем, как умеем.

– Ладно, не буду тебя задерживать. У нас есть для тебя работа.

Я приподнял брови.

Что-то новенькое.

Ага.

– Получишь в три раза больше, чем со стандартного рейса. Тройной тариф под конкретный заказ. Плюс полная амнистия всех ваших прежних грехов. Для тебя и для всей твоей, прости, банды.

Интересно, за что же такая милость?

Вожак, видимо, прочитал мои мысли.

Кивнул.

– Нужен профессионал, чтобы доставить определенного человека в строго определенное место. Ты – профессионал. Человек – я. Место – Кавказ. Точнее, Сочи. Или то, что от него осталось.

Он что, больной?

На курорт собрался?!

Так вроде бы не сезон…

– Извините, Андрей Ильич, – качаю задумчиво головой, – твердое «нет». Во-первых, я не работаю на фаши. Это мой принцип, и вы его прекрасно знаете. Во-вторых, я не самоубийца. Там вам за мою голову отвесят столько золота, сколько сможете унести. Любой чеканки. Правда, далеко не унесете. Зарежут. Как курицу.

Вожак неторопливо закурил.

Прекрасно понимая, в каком я сейчас напряге.

Паузу взял, сволочь…

– Или вы случайно забыли, что я был командиром спецназа при Второй отдельной? – морщусь.

Он хмыкает.

– Нет, капитан, не забыл, – улыбается. – Если ты помнишь, я тоже там был, неподалеку. И за мою голову там отвесят не меньше, чем за твою. А может, и больше…

Что правда, то правда.

Именно бригада Корна брала Масуда.

Говорят, Андрей Ильич лично кончил этого ублюдка прямо на глазах всего его тейпа.

Причем самым что ни на есть правильным способом: насадив на обильно смазанный «поганым» свиным жиром толстый осиновый кол.