Рикардо кивнул.

– Бизнесменом-Мефистофелем, бежавшим от грома небесного. Ему достаточно было еще один, последний раз удвоить свои деньги – и он мог уже ремонтировать корабль. Зато в его распоряжении были фантастические познания по части бизнеса.

– Рикардо хочет сказать, – донесся до меня голос Морриса Мешка, – что парень, который тебя сделал, значительно выше тебя классом.

Плечи мои сами собой ссутулились от этого приятного известия.

– Черт подери, – сказал я. – Какая разница, кто на тебя наступил, лошадь или слон. Все одно раздавит. – Я расплатился по счету, постарался взять себя в руки и ушел. А потом задумался, так ли все было на самом деле. Обоим нравилось видеть во мне межпланетного лузера. Рикардо гений, Моррис Мешок тоже дьявольски проницателен, ну и что? Идеи у них отличные, да. А как насчет фактов?

Так вот вам факты. В конце месяца я получил банковский отчет с погашенным чеком – тем, что я выписал Эксару. Им расплатились в большом магазине на Кортленд-стрит. Я знаю этот магазин. Сам имел с ними дела. Я отправился туда и как следует порасспрашивал. Они торгуют всякой списанной электроникой. Вот ее, по их словам, Эксар и купил. Огромную партию транзисторов и трансформаторов, сопротивлений и печатных схем, вакуумных трубок, проводов, инструментов и прочего. Почти навалом, без всякой системы, сказали мне. У их клерка сложилось впечатление, будто тот собирался что-то срочно ремонтировать, и что тот покупал все, хоть отдаленно похожее на то, что для этой работы нужно. И заплатил уйму денег за доставку – по адресу какого-то захолустья в Северной Канаде. Вот этим фактам я верю целиком и полностью.

А вот еще факт. Я сказал уже, что имел дело с этим магазином. Дешевле его в наших краях не найти. А почему, скажите на милость, они продают все так дешево? Потому что они задешево и покупают. На качество товара им плевать; все, что их интересует, это сколько на этом можно выиграть. Я сам продал им кучу электронного хлама, который не мог сбагрить никому другому. Всякие неликвиды, брак, все такое. Самое что ни на есть подходящее местечко для того, чтобы продать то, что уже отчаялся продать, – хлам, который и сам купил почти даром.

Ну, вы поняли? При мысли об этом мне сразу полегчало.

Я представляю себе Эксара где-то там, в космосе. Он починил свой корабль настолько, чтобы лететь дальше, и теперь направляется куда-то, где можно нагреть очередного простачка на кругленькую сумму. Моторы жужжат, корабль несется вперед, а он сидит с широкой ухмылкой на грязном лице при воспоминании о том, как облапошил меня, как легко ему это удалось. Да какая там ухмылка – он просто животик надрывает! И тут вдруг раздается скрежет и воздух наполняет запах гари. Блок, управляющий носовым двигателем, закоротило, и движок идет вразнос. Эксару становится не по себе. Он включает резервные блоки. Резервные блоки не врубаются – хотите знать, почему? У вакуумных трубок давно истек срок годности. Бум! Тут и кормовой двигатель замкнуло. Хлоп! Это поплавился где-то в глубине корпуса бракованный трансформатор.

И вот он сидит где-то там, в миллионах миль отовсюду, вокруг него космическая пустота, а запчастей нет, инструменты только что не крошатся у него в руках – и ему некого позвать на помощь. Ни души. А вот он я, расхаживаю по своему кабинету шесть на девять, и теперь уже я надрываю животик. Потому что пусть это всего лишь вероятность, но все же может выйти так: то, что сломалось у него в корабле, – это детали, вошедшие в одну из тех партий электронного хлама, которые продал в тот магазин я, Берни по прозвищу Фауст.

Это все, о чем я прошу. Пусть все так и будет. Фауст. Что ж, будет ему Фауст. Хотел Фауста? Получи, голубчик!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Рассказы вроде «Детской игры» или «Плоскоглазого монстра» я в первый раз читал только после того, как дописал их до конца, – да и о том, что происходило на каждой очередной странице, я узнавал только перед тем, как взяться за следующую. Однако в случае «Берни по прозвищу Фауст» я использовал технологию, которую называю «глубокими раскопками». Лестер дель Рей рассказал мне историю газетного репортера, который во времена Великой депрессии предлагал людям двадцатидолларовую бумажку за один доллар – и не нашел ни одного желающего. Мы оба нутром чуяли, что из этого может получиться рассказ, и он предложил мне разработать сюжет, если у меня выйдет. На протяжении нескольких лет я предпринял ряд попыток, и в конце концов – в 1960-м – что-то начало вырисовываться. Я писал и писал страницу за страницей в надежде узнать, о чем хочет мне рассказать эта история. Я назвал этот опус «Телевикториной», и когда я добил первый вариант, он оказался длиной в тридцать три тысячи слов и рвался в разные стороны, как обезумевшая лошадь. Но я все же выбрал симпатичное мне направление и начал все заново – на сей раз под названием «Берни по прозвищу Фауст». Этот вариант вышел длиной двадцать пять тысяч слов, что было слишком мало для повести, но чересчур много для рассказа – другими словами, это нереально было продать ни одному из тогдашних научно-фантастических журналов. Спустя еще пару месяцев усушки и утруски я обжал «Берни» до двенадцати с полтиной тысяч слов, что уже вполне укладывалось в рамки рассказа. Я отослал его моему тогдашнему агенту, одной из самых влиятельных фигур на научно-фантастическом горизонте, обещавшей продать меня «Харперз», «Нью-Йоркеру» и прочим подобным; этот рассказ она прислала мне обратно. «Не рви это на клочки, Фил, – сказала она мне. – Напротив, храни это как зеницу ока, чтобы иногда смотреть на это и спрашивать самого себя: «Как я, талантливый писатель-профессионал, смог написать такое г…но?» Я не стал спорить, но предпринял ряд попыток окупить проделанную работу, отослав рассказ в редакции журналов, с которыми обычно имел дело, – от «Галактики» до всякой мелочи, платившей за слово не четыре цента, а цент, а то и половину. Все до единого отфутболили рассказ обратно, и комментарии их варьировались от жалобных до сочувственных. Я нанял себе нового агента, Генри Моррисона. В числе прочего я показал ему – рассыпавшись при этом в извинениях – «Берни». К моему удивлению, рассказ ему понравился. Настолько понравился, что он послал его в «Плейбой». К еще большему моему удивлению, А.С. Спекторски, издательскому директору «Плейбоя», рассказ тоже понравился.

– Спек видит лишь одну проблему, – сообщил мне по телефону Генри Моррисон. – Дело в том, что рассказ для «Плейбоя» все еще великоват. Вот если бы ты сумел урезать его, скажем, до восьми с полтиной… ну, до девяти тысяч слов – вот тогда он его определенно купит.

– Не могу, Генри, – ответил я. – Там ни лишней капли жира не осталось. Убери чего – и все веселье пропадет. Там и так одни кожа да кости.

– Как скажешь. Я не могу просить тебя калечить рассказ. Но как твой агент обязан сообщить тебе, что они видят этот рассказ как титульный. Это означает пять тысяч долларов. Собственно, это все, что я хотел тебе сказать.

Надо сказать, что до тех пор максимальный полученный мной гонорар составлял семьсот баксов – и это за опус объемом в двадцать три тысячи слов. Пять тысяч долларов! Не забывайте, что дело происходило в 1962 году… нет, правда, пять тысяч?