Если Играс и правда организует мне перевод, всё равно, хорошо, если в начале лета уедем.

Я в последний раз взвесила аргументы “за” и “против”. Их было много, поэтому я я свела их к простым “хочу я себе головной боли или не хочу”. Головной боли я не хотела. Я хотела чтобы всё было по-старому, мои мальчики не уезжали, или мы как-то вернулись в Альдари, и там всё продолжилось как здесь, только с магазинами, кино и новыми книгами в книжном, а не по спецзаказу через библиотеку. Племянницу Ракхи я в своей жизни не хотела.

— Выгнать всегда успеем, а столуемся мы за счёт Ордена. Попробую что-нибудь сделать.

Если бы я знала, к чему это приведёт, я бы выкинула матушку в окно. Или сама выбросилась.

Но я не знала, поэтому забрала окурки из стакана чтобы выбросить их где-нибудь, и повела матушку во двор, знакомить меня с моей первой в этой жизни ученицей.

Вблизи девчонка превзошла все мои ожидания. Высокая для своего возраста, крепкая, сухая и какая-то угловатая и посеревшая, что, если не вглядываться в молодые серые глаза, она казалась старше меня. И не очень грациозная. Нет, она не падала, не запиналась и не выглядела потерявшейся. Но её движения были зажатыми и сухими, как у человека, который не знает, как себя вести, или чудовищно напряжен. Она просто встала с крыльца и выпрямилась так, что я аж услышала, как у неё рвутся от напряжения мышцы. Захотелось спросить, точно ли это наша послушница, а не мейндская солдатка. Она выглядела, как будто внутри неё натянуты струны и держат руки-ноги вместе так жестко, что она с трудом может пошевелиться.

— Камалин, это сестра Анатеш, твоя новая наставница.

Кама ударила себя кулаком в грудь, демонстрируя похвальное рвение. На меня она посмотрела с вызовом, и я поняла, что не впечатлила её, или тётушка предупредила о том, что я такое. Если второе, то матушка-настоятельница подложила девчонке свинью. Вряд ли грымза рассказала правду о наших с ней отношениях, скорее всего, напугала девчонку разной чушью о моей большой ненависти к своей прекрасной персоне. Мир матери-настоятельницы вообще был прост: была прекрасная и безгрешная она, и остальные мальчиколюбы, мудаки, шлюхи и завистницы. К ней Элени во плоти явится, Ракха немедленно назовёт её тряпкой и дурой.

Мда. Вот же я дура, зачем согласилась? Теперь всё зависит от способности девчонки адекватно воспринимать мир и меня в частности. Потому что я-то безнадёжна.

Я протянула Каме руку для рукопожатия вместо того, чтобы ответно ударить кулаком в грудь. Я знала, что так не положено, и теперь с интересом ждала реакции. Свою руку Кама подала не сразу, но зато, когда подала, посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд был полон ярости и упрямства. На мгновение мне показалось, что я смотрю на юную копию матери-настоятельницы. У них даже стрижки были одинаковые: короткие, кое-как обрезанные ножницами по линеечке и делающие их на пару сотен лет старше, чем они есть. Девчонка гордо запрокинула голову и процедила:

— Рада знакомству.

Я повернулась к матушке Играс и приподняла брови. Та пожала плечами. Потом разжала губы.

— Теперь ты поняла, о чём я говорила?

— Да. Отлично, ребёнок мне вручён, надо где-то расписаться? А то локомотив всё стоит.

Матушка достала из-под пелерины планшетку с пришпиленными к ней листами бумаги. Я достала из кармана огрызок химического карандаша, послюнявила конец и расписалась. Играс немедленно убрала бумагу в планшет и повернулась к Каме.

— Ты все вещи забрала?

Девчонка кивнула в сторону чемодана и почти мирно сказала “Да”.

— Тогда я побежала. Берегите себя, вы обе. Весной я хочу видеть вас обоих, целых и готовых вернуться в обитель. А тебе ещё и удачи с терпением, — Играс за воротник притянула меня к себе, поцеловала в лоб и пальцем начертила на нём знак солнца. Я пробормотала благодарности и, кажется, пыталась ворчать, что я не маленькая. Играс начертила такой же знак на лбу не проронившей ни звука Камы и побежала в нижний двор, где стоял автомобиль с подмигивающим голубым двигателем. Безмолвный сидел там же, и от вида его затылка под красным покрывалом мне стало не очень уютно. Он-то тут зачем? Так-то я знала, что у Играс полно друзей среди орденских магистров и что она нашла для своего длинного носа лазейку чуть ли не в совет Великих Магистров. По крайней мере, в моё ученичество она узнавала о его решениях быстрее, чем некоторые эны и магистры Ордена.

Вот только это ни в коей мере не объясняло, что тут делает один из хранителей Спящий. Спящие спят под Башней Ангелов, а не здесь.

Впрочем, дела Безмолвных не мои дела, как и война с новой Матерью, присоединение к Ордену и конец сестринства — ну, или что там нас ждёт в будущем. Я всё равно ничем не смогу ни помочь, ни помешать.

— Теперь мы идём заселяться, — я не стала махать вслед платочком, взяла девчонку за плечо и повернула её к вещам. Кама кивнула, подняла свои сумки и чемодан и выпрямилась в ожидании дальнейших указаний.

— Пошли в храм, — я жестом велела идти за мной. Ну, вот теперь самое время применить те немногие педагогические таланты, что у меня есть.

А у меня их на самом деле мало, вот прям очень-очень. Старик Рахаил три года назад не пустил меня в деревенскую школу учить тех немногих детей, что жили около Станции. Мол, не твоё. Учительницы, нанятые для школы орденом, что самое обидное, с ним полностью согласились.

— Меня зовут сестра Анатеш. Можешь звать меня Майей. Но в храме — я только сестра Анатеш. Понятно?

— Да!

Мне как будто орденского претендента подсунули. Зачем так гаркать в ухо? Ну ладно, я придираюсь, моё ухо на локоть выше её рта. Но нахрена орать-то?

Мы поднялись по высокому крыльцу к дверям.

— На следующей неделе я переезжаю в казармы орденцев, ты со мной. Зимовать в храме не получится, отопление едва живое. Во-от. Обязанности распределим завтра, — я отперла дверь и пропустила Каму внутрь. Можно было зайти в дом для сестёр через отдельную дверь, но неделю назад её опять перекосило, а у меня всё не доходили руки перевесить петли. Да и смысла уже не было что-то делать перед зимовкой, разве что щели законопатить получше.

— И кое-что будет касаться нашего с тобой личного общения, — я провела девчонку мимо лавок и стеклянных подсвечников. Мой храм был старый и видал лучшие времена.