Я снова трясу головой. Я вообще ничего не знаю.

В глазах женщины беспокойство. Она все оглядывает меня сверху донизу, и мне от этого неловко, поэтому я опускаю взгляд на собственные руки. В ладошках застряли мелкие камушки, и я принимаюсь выковыривать их грязными ногтями, только бы не глядеть в глаза этой хорошей женщине.

— Как тебя зовут, милая? — спрашивает она. После моего молчания вздыхает и говорит: — Что ж, если не хочешь, можешь не говорить.

Мне жутко страшно. Зачем это ей мое имя? Правда, я все равно не знаю, что делать, да и женщина вроде бы добрая. Не похожа она на тех тетенек, которые хватают чужих детей и держат их в подвале.

— Дилайла, — говорю я дрожащим голосом.

Тут я вижу, как женщина сглатывает. Девочка тянет ее за руку и без конца выпытывает:

— Этя кто, мама? Этя кто?

Но женщина ей не отвечает.

— Дилайла?.. А фамилия?

Теперь она уже глядит мне не на руки или на ноги, а прямо в лицо. Глаза у нее сделались еще шире, а сама она вдруг побелела. Песик тявкает, требуя внимания, но женщина не реагирует.

— Дилайла Дики, — отвечаю я.

На это женщина ничего не говорит, а только, поднеся ко рту руку, ахает.

Часть II

Кейт

Одиннадцать лет назад Май

Кто-то стучится в дверь. Очень громко, настойчиво. На часах девять вечера, и за окном темно, луна и звезды скрыты грозовыми тучами. Улица становится видна, лишь когда, внезапно озаряя все вокруг, сверкает молния.

Рабочий день сегодня затянулся, домой я пришла совсем недавно. Откупорив бутылку вина, стою на кухне, жду, когда согреются в микроволновке остатки ужина — фаршированные макароны-ракушки, которые Беа приготовила несколько часов назад, — и тут этот неожиданный стук. Я поднимаю глаза от бокала в сторону двери, и у меня вмиг стынет кровь в жилах.

На ночь глядя, в грозу, просто так не приходят.

Беа сейчас в нашем отдельно стоящем гараже, оборудованном под студию звукозаписи, а ее телефон на столе рядом с моим бокалом. Выглядываю из окна на задний двор. Там темно и беспощадно хлещет ливень, сквозь который невозможно что-либо разглядеть. Дождь не прекращается уже несколько дней подряд. Не помню, чтобы такое когда-то было. Не одна я подумываю, не пора ли строить ковчег. Даже Беа не по себе, хотя из нас двоих она более уравновешенная. Говорят, ожидается сильное наводнение, ливни обещают на всю следующую неделю. Реки выходят из берегов и приносят беду. Парковка возле универмага превратилась в бассейн, на дорогах ни пройти ни проехать, а некоторые школы на время закрыли. Недавно в новостях показывали репортаж из городов неподалеку от нашего — там прямо посреди улиц люди плывут в каноэ.

Среди соседей ходят разговоры об апокалипсисе: зарождается тихая истерия, дескать, эти дожди предвещают конец света. В Судный день я не очень верю, однако в церковь исповедоваться все-таки сходила. На всякий случай.

Я пару раз мигаю фонарем на заднем дворе, чтобы привлечь внимание Беа. Кстати, за последние несколько дней еще и ветер разбушевался. Деревья за окном качаются, царапаясь ветками о стены. Звуки просто жуткие, из самых что ни на есть ночных кошмаров — ветки когтистыми лапами скребутся по деревянной обшивке, будто желая забраться в дом. Листья с деревьев срывает и уносит. В некоторых районах города из-за обрывов линий нет электричества. У нас, к счастью, есть, но кто знает, надолго ли. Мы заранее накупили свечей и батареек для фонаря. Теперь их в магазинах не найти.

К утру на дорогах тут и там лежали деревья, поваленные бурей. Все началось вчерашней ночью. Взвыли сирены, и мы с Беа и Зевсом спрятались в ванную комнату на первом этаже; тряслись от страха и ждали, пока ураган стихнет. Зевс терпеть не может ни ураганов, ни когда его держат на руках. Так что они у меня теперь все исцарапаны.

Я продолжаю то и дело мигать фонарем, а Беа все никак не замечает, потому что дверь в гараж закрыта. Единственное окно находится на чердаке, но там Беа не бывает.

Снова раздаются нетерпеливые удары по тяжелой деревянной двери. Невольно стискиваются зубы, напрягаются плечи. Спокойно, все хорошо. Беа гораздо смелее меня — будь она здесь, без лишних раздумий открыла бы. Увы, ее здесь нет, так что надо крепиться и идти открывать. В прихожей я вижу на нижней ступеньке лестницы Зевса. В дверь снова стучат, и наш нерадивый сторож-кот мигом скрывается на втором этаже.

По бокам от входной двери окна; включив на крыльце свет, я не спешу открывать и смотрю в них. Какой-то мужчина. Насквозь промокший. Сердце от страха замирает, но тут же успокаивается, когда я понимаю, что за дверью вовсе не посторонний, явившийся на ночь глядя без приглашения, а наш сосед.

Я тут же выдыхаю и расслабляю плечи. Это Джош, он живет в соседнем доме со своей женой Мередит и двумя детьми.

Я распахиваю дверь, и в дом врывается поток ветра. Ливень до нитки промочил Джоша и его сына Лео, который стоит теперь, весь мокрый, рядом с папой и дрожит. Волосы у них обмякли, по лбу и щекам стекают струйки, одежда висит бесформенным мешком. Над крыльцом широкая крыша, но Джоша с Лео это уже не спасет. Они шли сюда прямо под проливным дождем. Идти, конечно, недалеко, и все-таки для прогулки в такой вечер нужна весомая причина. Джош обнимает Лео, прижимает к себе.

Лео не плачет, но по его лицу видно, что слезы могут подступить в любой момент. Ему только что исполнилось четыре. В прошлом месяце мы праздновали его день рождения на вечеринке, которую Джош и Мередит устроили у себя на заднем дворе, выбрав темой цирк и пригласив клоуна с аниматором, который скручивал из воздушных шариков разных животных.

Джош здоровается, натужно улыбаясь, и мне становится ясно: его что-то тревожит. На нем до сих пор рабочая одежда, хотя к ужину он всегда уже давно дома. Когда не нужно обрабатывать в ресторане клиентов, Джош работает по сокращенному дню, так что сейчас ему как раз самое время отдыхать в пижаме перед телевизором.

— Что случилось? — Открывая дверь шире, я приглашаю их в дом, подальше от дождя.

Однако Джош, по-прежнему держа руку на плече Лео, не двигается с места. Он бросает взгляд в сторону своего дома, а потом переводит его обратно на меня.