Квинт сглотнул, затем упрямо вскинул голову.

– Чего ты хочешь? Что тебе от меня нужно?

– Я хочу, чтобы ты не совершил еще одну ошибку. Я хочу, чтобы ты не шел на поводу иллюзий. Я хочу дать тебе шанс.

Его глаза – никогда в жизни Квинт не видел ничего подобного.

– Ты можешь стать ветром, старик… Я готов открыть перед тобой дорогу. Решайся.

Квинт поднял руку и вытер со лба капли пота.

Действительно, а почему бы и нет?

Терять что-то… Но что?

Все, что у него осталось – это память, смазанные, расплывчатые образы, всплывающие по ночам рваными обрывками жизни. Квинт окинул взглядом тонущий в вечерней тени двор, пригладил рукой копну седых волос.

– Я согласен.

– Хороший выбор, легат.

Квинт вздрогнул. Посмотрел вниз, на растекающуюся по плитам кровь. Медленно поднял взгляд на чернеющую, расплывающуюся фигуру и с хрипом рухнул к ее ногам.

Человек в черном вытер меч краем плаща и вложил обратно в ножны.

– Я сказал, что готов показать тебе дорогу, Квинт Целий из рода Постумов. Я не говорил, что это будет не больно.

На остывающем мраморе внутреннего двора сидело огромное черное существо с головой шакала и нежно, почти ласково готовило тело легата в последнюю дорогу. Император и вправду был глуп, если начал разбрасываться столь талантливыми, опытными командирами.

Но Владыка теней не может позволить себе такую роскошь. Войску Инпу нужен каждый, кто способен хоть на драхму перевесить чашу весов в войне с латинянами. И неважно, какой из сторон он служил при жизни.

На Западном берегу все равны.

– Поверь мне, мальчик, в этом нет ничего особенного. Это может любой.

Мутные осколки, широкой дорожкой выложенные среди пахучей лесной травы, щерили иззубренные края.

Мальчик почесал одну босую ногу о другую. Следы дорожной пыли на тощих голенях образовали непонятные письмена.

– Они не острые? – спросил мальчик нерешительно. – Не острые, ведь правда?

Мужчина, не глядя, подобрал осколок и провел по руке. На смуглой коже осталась красная черта, кровь испачкала и без того не слишком чистое стекло.

Мальчик молча замотал головой, провожая взглядом падающие с руки густые капли.

– Если ты передумал становиться факиром, разворачивайся и уходи, – сказал мужчина.

– Куда же мне идти? – спросил мальчик чуть слышно.

– Да куда угодно, – ответил факир скорее на шевеление губ, чем на растворившийся в воздухе шепот. – Нахлебник мне не нужен, мне требуется помощник. Не хочешь учиться – возвращайся туда, где я тебя нашел.

Ребенок потупился. Молчание тянулось, пока со щек, не по-детски впалых, начали срываться мутные слезы. Мужчина вздохнул и присел на корточки:

– Я не стал тебя обманывать, потому что ты должен знать – это стекло острое. То же самое должны знать и все, кто будет смотреть, как ты ходишь по осколкам. Иначе они не заплатят нам денег, понимаешь?

Мальчик не ответил.

– Но когда ты идешь по стеклу, ты не должен об этом думать. Ты должен просто идти, успокоиться и идти. Стекло удержит тебя и не порежет, если ты не будешь его бояться. Оно поранит тебя, только если ты этого сам захочешь… Понимаешь?

– Нет, – проговорил мальчик, но слезы на грязной мордочке уже высохли.

– Если ты будешь ждать, что оно порежет тебя – оно тебя порежет, – повторил факир. – Но если ты просто не будешь об этом думать, ничего не случится. Стекло будет держать тебя так же, как держит земля или трава. Все зависит того, о чем ты думаешь и во что ты веришь. Я слышал, в западных землях был факир, который ходил по воде.

– А ты можешь?! – спросил мальчик с восторгом.

– Даже не собираюсь, – отрезал мужчина. – Того факира убили за это. Люди боятся того, что кажется им слишком невероятным. Но в хождении по стеклам ничего невероятного нет. Смотри внимательно, я показываю тебе.

Факир занес ногу над дорожкой из битого стекла и спокойно поставил огрубевшую подошву на торчащий вверх осколок. Мальчик охнул, восторженно открыв рот; мужчина с улыбкой отвернулся и зашагал по дорожке на другой край поляны.

За спиной слышался шорох и сопение.

– Вот так! – дойдя до конца, факир развернулся.

Мальчик беспомощно брыкался, приподнятый над землей. Его без видимых усилий держал за горло старик с коричневой кожей. Щетинистая его шевелюра была так же бела, как и одежды. В облике старика было что-то странное, вполне оправдывающее ехидную ухмылку.

– Проходил мимо и услышал, как ты рассуждаешь, о чем надо и о чем не надо думать, когда ходишь по стеклам, – голос пленителя был слегка визгливым, но не по возрасту звучным. – Дай, думаю, полюбуюсь… Пройди по этим стеклам еще раз, факир. Только имей в виду: если поранишься, я съем этого мальчишку.

Ребенок замычал и затрепыхался сильнее, но сник, придавленный покрепче.

– Съешь? – переспросил факир.

– Сырым сожру, – подтвердил старик и захихикал. – Как оно выйдет теперь, когда ты знаешь, что одна неверная мысль – и мальчишке конец?! Попробуй не думать о белой обезьяне! – он несколько раз подпрыгнул с такой легкостью, словно держал тряпочную куклу, а не обмякшего мальчишку. Из-под белого одеяния, на котором грязные детские пятки отчего-то не оставляли следов, словно мелькнул кончик длинного хвоста.

Мужчина уставился отрешенным взглядом на это белое одеяние и поставил ногу на дорожку из осколков. За ней другую. Шаг, еще, третий…

Под ногами что-то зашипело. Ухмылка на лице старика расплывалась все шире.

– Посмотри под ноги, факир! Проверь, по чему ты идешь, – посоветовал он.

Факир снова и снова переставлял ноги, не глядя вниз.

Старик выпустил горло мальчика. Он тяжело шлепнулся наземь, дернулся было в сторону, но замер, придавленный ногой старика. Глаза ребенка расширились.

– Учитель! – выкрикнул он. – Там… – трясущийся палец указывал факиру под ноги. Мужчина шагал вперед, не отводя глаз от белого одеяния старика. Ближе, ближе…

– Отпусти мальчика, Сунь Укун! – выкрикнул он, крепко ухватив край белого одеяния. Ухмылка старика поблекла.

– Узнал, значит… Конечно, отпущу, как обещал – если твои ноги невредимы!

Факир молча показал сначала одну, потом другую крепкую подошву. Они оказались ярко-малинового цвета, но удивляться было не время.

– Гляди ты, – буркнул старик, – и правда, хороший факир… Был. Я честный, мальчишку отпускаю. – Ребенок кубарем откатился в сторону. – Он ведь маленький… А ты большой. Вкусный!