Огляделся – вроде слушают – и продолжил:

– Небесные чертоги, в них пир – куда там королевской свадьбе, вино – как из кладезя, но гвоздь программы, парни, – это такие гурании. Девки, которым вечно восемнадцать, красоты неописуемой… Про ихние достоинства – тут всякий сможет убедиться от и до, поскольку всей одежи на них – по золотому браслету. Ну а уж насчет потрахаться – на земле таких искусниц и близко не бывало!.. Но есть одна загвоздка: путь в этот чертог наслаждений открыт только людям праведной и безгрешной жизни; нас с вами, – он развел руками, – туда и на порог не пустят…

По рядам прошла слабая, но отчетливая рябь, возник и замер недовольный гул, кто-то в сердцах сплюнул – и тут надули! Но Йомер вскинул руку – и вновь настала тишина, нарушаемая лишь безжизненным шелестом прошлогодней травы.

– Вернее сказать – не пустили бы, но одна лазейка для таких раздолбаев, как мы с вами, все ж таки оставлена. В этой замечательной вере всякому, кто с честью пал в битве за правое дело – а кто посмеет сказать, что наше дело не правое? – все грехи списываются, и его автоматом причисляют к праведникам. Так что ежели кто решил войти в тот рай посредством будущей безгрешной жизни – флаг вам в руки, ребята! Я лично на такое не надеюсь, а потому собираюсь свести знакомство с гураниями здесь и теперь в качестве доблестно павшего – это когда ж еще представится такой случай? Так что приглашаю с собою всех, кто хочет и может, а прочим – счастливо оставаться!

Тут он привстал в стременах и громовым голосом воззвал куда-то ввысь, приложивши ко рту рупором латную рукавицу:

– Э-ге-гей, девки!!! А ну отворяйте ваш небесный бордель, хоть время и неурочное! Готовьтесь принять три лучших полка роханской кавалерии – ставлю голову против поломанной стрелы, что этих клиентов вы не забудете до старости! Нам пора в атаку, так что будем у вас на небесах минут через десять – как раз чтоб вам подмыться!

И случилось чудо – люди вдруг начали оживать! В рядах послышались смех и замысловатая брань: с правого фланга поинтересовались – можно ли на гурании словить триппер и если да, то долго ли его лечат в тамошнем раю? Подъехавший тем временем поближе к Йомеру дол-амротский князь Имрахиль – черноусый красавец, известный своими амурными похождениями, – адресовался к молоденькому левофланговому, зардевшемуся как маков цвет:

– Не тушуйся, корнет! Знающие люди говорят, будто в том заведении можно сыскать красотку на любой вкус. Для тебя там небось припасен целый табун романтических барышень – ждут не дождутся, чтобы ты почитал им стихи при луне!

Юноша под общий хохот покраснел еще сильнее и сердито сверкнул глазами из-под пушистых, совершенно девичьих ресниц. Йомер же тем временем крутанул коня так, что из-под копыт веером разлетелись земляные комья, и взмахнул рукой:

– По коням, ребята!! Тамошняя мадам уже небось послала за лучшим вином для новых клиентов. Клянусь хохотом Тулкаса, каждый из вас сегодня получит столько нурнонского, что сможет в нем утопиться – кто на небесах, кто на земле! Павших угостят Валары, живых – король Рохана. За мно-о-ой!!!

С этими словами он отшвырнул куда-то за спину изуродованный шлем и, не оглядываясь более, погнал коня вперед, к тому самому месту, где его наметанный глаз приметил в несокрушимом частоколе троллийской панцирной пехоты крохотную чужеродную заплатку – округлые темные щиты вастакских копейщиков. Встречный ветер свистел в ушах и трепал его слипшиеся от пота соломенные волосы; рядом, почти стремя в стремя, мчался Имрахиль.

– Черт побери, князь, наденьте шлем – справа лучники!!

– После вас, прекрасный сэр! – оскалился в усмешке тот и, крутанув меч над головою, прокричал сорванным от команд голосом:

– Дол-Амрот и Лебедь!

– Рохан и Белый конь! – откликнулся Йомер, а за их спиною уже разросся в величественное стаккато слитный грохот тысяч копыт: роханские и дол-амротские всадники двинулись в последнюю атаку – победить или умереть.

Всем известно, что вастакские пехотинцы – не чета троллийским; эти от удара Йомера поразлетались как кегли, и сверкающий клин конницы Заката с хрустом проломил панцирь мордорских оборонительных порядков. Чуть погодя в тыл мордорцам ударил второй клин – режущее острие из остатков серой фаланги Арагорна, заключенное в оправу из гондорских латников. Около шести вечера эти клыки сомкнулись в теле Южной армии, близ ее лагеря. На этом сражение как таковое закончилось, и начался разгром: исполинский костер, возникший на месте парка осадной техники, выхватывал из сгущающихся сумерек то застрявшую в грязи орокуэнскую повозку с ранеными, то сплошь утыканного стрелами мумака, мечущегося по полю, давя своих и чужих. Йомер, наткнувшийся посреди всей этой победной неразберихи на Арагорна, как раз церемонно обнимал под всеобщие победные клики собрата-полководца, когда заметил летящего к ним во весь опор всадника – давешнего застенчивого корнета. Парнишка, по совести говоря, показал себя молодцом – хоть к награде представляй. Когда рохирримы повстречались близ мордорского лагеря с остатками конницы южан, он съехался один на один с лейтенантом харадримов и, ко всеобщему изумлению, вышиб из седла чернокожего гиганта и сорвал с него багровый плащ со Змеем – тот самый, которым сейчас победно размахивал над головой. Спешившись в десятке шагов перед отечески оглядывающими его вождями, корнет сдернул шлем, тряхнул головою, будто норовистая лошадка, и по плечам его внезапно рассыпалась копна волос – вызолоченный вечерним солнцем ковыль роханских степей.

– Йовин! – только и сумел вымолвить Йомер. – Какого черта…

Юная воительница в ответ показала язык и, небрежно кинув брату харадримский плащ – тот так и остался сидеть в ошеломлении, прижимая к груди сестрин трофей, – остановилась перед Арагорном.

– Здравствуй, Ари, – спокойно сказала она, но лишь Ниэнна смогла бы назвать цену этого спокойствия. – Поздравляю тебя с победой. Теперь все отговорки насчет «воинского служения», как я понимаю, утратили силу. И если я больше не нужна тебе – скажи это прямо сейчас: клянусь звездами Варды, я тотчас перестану отравлять тебе жизнь.

«Как ты могла такое подумать, моя прекрасная амазонка!» – и вот она уже сидит у него поперек седла, смотрит сияющими глазами, лепечет чепуху, а потом преспокойно целует при всем честном народе – ибо роханские девушки вообще не слишком считаются с южными условностями, а уж героиня-то Пеленнорского сражения и вовсе плевать на них хотела… А Йомер глядел на всю эту идиллию, темнея лицом, и думал про себя: «Дуреха, разуй же ты глаза, ведь у него ж на роже все написано – кто ты ему и кто он тебе! Ну почему, почему эти дуры вечно падают на таких проходимцев – добро б еще был какой красавец…» – впрочем, не он первый и не он последний в этом Мире, да и в других мирах тоже…

Вслух же он, разумеется, ничего такого говорить не стал и попросил лишь: «Ну-ка покажи, что с рукой»; когда же та принялась выступать – дескать, во-первых, она совершеннолетняя и сама разберется, а во-вторых, это даже и не царапина, а так просто… – вот тут уж он рявкнул от души, так что уши в трубочку свернулись, и в выражениях простых и энергичных расписал пеленнорской героине, что он с ней сотворит, ежели та при счете «три!» не очутится на перевязочном пункте. Йовин, рассмеявшись, откозыряла – «Слушаюсь, мой капитан!» – и только по тому, с какой непривычной осторожностью она поднималась в седло, он понял: ох, не царапиной там пахнет… Девушка, однако, уже успела прильнуть к плечу брата – «Ну Йом, ну не дуйся, пожалуйста, если хочешь – отлупи меня как следует, только не ябедничай тетушке», – потерлась носом об его щеку, как в детстве… Арагорн с улыбкой наблюдал за ними, и Йомер вздрогнул от неожиданности, перехватив взгляд следопыта: именно такие глаза бывают у лучника за миг до того, как он спустит тетиву.