И вот уже петух, размахивая огненными крыльями, взлетает на забор. И вся нечисть при виде его падает ниц. Петух разевает свой огромный стальной клюв. Анжи понимает, что крик сейчас будет до того оглушительным, что лучше спрятаться куда-нибудь, засунуть голову под подушку, зажать уши руками…

Петух заорал.

Анжи дернулась и открыла глаза.

Уф!

Она облегченно вытянула онемевшие ноги, выпустила уголок подушки, который до этого зачем-то сильно сжимала.

За темным окном стрекотали кузнечики, из усадьбы слышались заливистые трели соловья.

Анжи набрала полную грудь воздуха и шумно выдохнула.

Похожий вздох раздался за окном.

Ну, Воробей! Ну, держись!

Она резко вскочила на колени, толкнула приоткрытую створку и от неожиданности чуть не свалилась с дивана.

– Ох, тяжко-то как, – вздохнул стоявший под окном старик. – Тяжко…

– Иван Иванович?! – икнув от испуга, спросила Анжи.

– Тяжко, – старик глянул в сторону, мотнулась косматая борода. – Давит, – пожаловался он. – Грудь стянуло. Травки бы мне.

Он опять вздохнул и медленно запрокинулся, словно собирался упасть или совершить кульбит назад через голову. Но ни того, ни другого делать он не стал, а уронил на подоконник непослушную костяную руку. Пальцы разжались, выпуская серебряную резиночку.

– Приходи завтра, помоги, – глухо произнес старик, и уже в следующую секунду Анжи увидела его уходящим в сторону усадьбы. – Ты меченая, у тебя получится.

Заквакали лягушки, потянуло озерной сыростью, забрался за воротник рубашки промозглый ветерок. Проваливаясь в вязкий, липкий страх, Анжи поняла, что она снова находится на плотине, что за ее спиной – пруд, и ноги сами собой несут ее по гулким доскам настила, все ближе, ближе. И вот он, овраг, знакомый дуб, а перед ним – свежий холмик могилы.

«Тот, кто читает Лавкрафта ночью на кладбище…»

Земля зашевелилась, пополз вниз простой деревянный крест. Откинулась в сторону плита, ударил вверх столп света.

«На такую иллюминацию кто-нибудь должен прийти», – запоздало подумала Анжи, споткнулась и полетела головой вниз в бездонную пропасть.

Все-таки этому петуху нужно было отвернуть голову. Что за наглость – орать в такую рань, да еще под самым окном! В прошлом году он вел себя скромнее. А в этом просто обнаглел. Сидит чуть ли не на самом подоконнике и вопит.

Анжи попыталась глубоко вздохнуть, но вздох этот у нее получился тяжелым, со всхлипыванием. Она вылезла из-под жаркого ватного одеяла и облегченно развалилась поверх него.

Фу-ты ну-ты, тяжело так, словно она всю ночь огород вскапывала.

Она с видимым удовольствием еще несколько раз с силой прогнала через легкие воздух и улыбнулась. Как хорошо, что ночь закончилась, забрав с собой все эти кошмары. Это надо же было так влететь! И сдался ей этот глупый Глеб, чтобы потом ночами не спать.

Она радостно потянулась, выгнула спину, ухватилась за подоконник, чтобы не свалиться с дивана, и чуть не заорала в голос.

Под пальцы ей попалось что-то мягкое и узкое. В первую секунду она подумала, что это дождевой червяк, но тут же поняла, что ошиблась.

Это была серебряная резиночка для волос. Резиночка, которую она посеяла вчера около пруда и которую сегодня ночью ей принес старый барин.

Рядом с резиночкой лежал пучок травы, перевязанный, чтобы не развалиться. Анжи смахнула траву с подоконника и задумчиво повертела между пальцев резиночку. Была она влажной, перепачканной в земле. Больше ничего сверхъестественного в ней не было.

– Все спишь? – шарахнул о подоконник ладонями Воробей. – Вставай, твоя мать в лес пошла за ягодами. Айда за ней!

Вздрогнувшая от неожиданности, Анжи запустила в своего кавалера подушкой.

– Достал уже со своими предложениями! – с внезапно накатившей яростью крикнула она. – Сейчас вообще лесом пойдешь отсюда!

– Ты что? – испуганно перегнулся через подоконник Воробей.

– Ничего! Болею я, – буркнула Анжи, кутаясь в одеяло. – Вообще сегодня никуда не пойду. И вечером тоже, – добавила она, стараясь придать своему голосу как можно больше убедительности, чтобы ее не начали уговаривать.

– Глеб вечером на костер зовет. На луг уже артисты приехали, петь будут, – растерялся Джек. Он старательно пытался заглянуть даме своего сердца в глаза, но она так же старательно их прятала. – Ты что, прошлой ночью простыла? – сочувственно спросил он. – Может, тебе какого-нибудь варенья принести?

Анжи зажмурилась. Куда бы его послать, чтобы он больше не приставал? На Луну, за целебным порошком?

– К тебе никто ночью не приходил? – высунула она из-под одеяла кончик носа.

– Лентяй, что ли, опять шлялся со своим Тургеневым? Ты мне скажи, я ему в лоб дам. Сыграет он у меня в Муму!

– А твой Иван Иванович – настоящий или привидение?

Спросила она зря – и так было понятно, что Воробей ни во что такое потустороннее не верит. Но очень уж хотелось убедиться, что все эти кошмары – самые обыкновенные сны, навеянные событиями последних дней.

– Да ну вас с вашими привидениями, – зло усмехнулся Джек. – Глеб тоже все с этой идеей носится – найти разрыв-траву. Это сказки!

– Сказки, – кивнула Анжи, глубже вдавливаясь в жалобно скрипнувшие пружины дивана.

Воробей еще немного повисел на подоконнике, но, не дождавшись никакого ответного движения, пошел восвояси.

Анжи действительно время от времени проваливалась в какое-то странное оцепенение: спала – не спала, бредила – не бредила. Заходила мать, трогала ее лоб, качала головой. Появлялась и исчезала баба Ариша. С луга доносились крики и пение. Пару раз заглядывал Воробей. После него на подоконнике осталась свежая, сочная, просвечивающаяся на солнце малина и банка варенья. Мелькали еще какие-то лица. Забежал Серега, принес венок, большой, пушистый. Василек, ромашка… Размахивал руками, пытался рассказать, как здорово на лугу. А потом все пропало. Анжи осталась одна. Она снова спрятала нос в одеяло.

Приснилось ей все это или нет?

Из окна прилетел прохладный ветерок. Анжи спустила ноги с дивана. На улице было тихо. Так тихо бывает только в редкие минуты заката, когда и природа, и люди, да и все остальное вдруг замирает, понимая, что все, день кончился, можно больше не бегать, не суетиться, не гнать сок по стволу. Воздух хрустально-прозрачный, от этого кажется, что можно оттолкнуться от земли и полететь – тебя уже ничто не держит. Горизонт стремительно приближается, отчетливо видны далекие деревья и мчащаяся над головой запоздалая птица. Зелень становится особенно насыщенной, словно щедрый художник брызнул на нее дополнительной краски.