Въезд на киностудию обсажен высоким разросшимся кустарником, по обеим сторонам длинной дорожки стоят фанерные павильоны, центральное здание – стекло и металл, гордость Фабера – светится зеркальными окнами, цоколь обложен грубым серым камнем, крыша асимметричных ярусов из красной черепицы. Фабер пристраивает машину, отметив, что сегодня приехало много народу. В прохладном коридоре, на лестнице и в павильоне, где проходят съемки сериала «Красивая пуля», пахнет апельсинами. Фабер удивленно разглядывает пол, забросанный оранжевой кожурой. В дверях в павильон он сталкивается с исполнительницей главной роли, она в бешенстве, в глазах – слезы.

– Лидочка, вытри сопли, – раздражение у Фабера еще не прошло.

– Хорошо вам говорить, Климентий Кузьмич!

Ладошки у Лидочки маленькие, но сильные, она цепляется за его рукав и судорожно со всхлипом вздыхает.

– Вы только посмотрите на эту… Как ее? Прототипа!

– Кто привел? – спрашивает Фабер освобождаясь.

– Писатель ваш привел. Это же лошадь, Климентий Кузьмич! Лошадь!

Фабер проходит на съемку, щурится от ярких осветительных ламп и сразу выхватывает из знакомой толпы киношников чужеродное тело. На стуле позади оператора сидит, закинув ногу на ногу, крупная худощавая женщина и громко смеется, отставив руку с «беломориной».

– Что у вас тут? – спрашивает Фабер, отыскав грустного режиссера.

– Писатель привел женщину из милиции для ознакомления с типовым поведением.

– Ну и?..

– Вот. Матерится и хохочет после каждой реплики героини. Я устал.

– А почему у тебя везде кожура валяется? Вы что, теперь апельсины всей съемочной группой давите?

– Все давят, – кивнул режиссер. – Давят, потом чистят и едят или сначала чистят, потом давят, потом едят… Осветителю удалось добиться очень кадрового разбрызгивания. Два ящика апельсинов за два дня.

– Режиссер! Слушай, режиссер! – Женщина из милиции подзывала его, не вставая. – Твоя актриса четыре секунды достает из кобуры оружие! Ее три раза убьют, режиссер! – Она встала и подошла. – Отдай-ка мне ее на пару дней, пусть поработает в отделении, чтобы в образ войти!

– Вы можете сесть на шпагат? – спрашивает женщину Фабер, прикрывая ладонью рот и разглядывая вытянутое, вполне привлекательное лицо, темные глаза и крупный нос над яркими обветренными губами. Около сорока, поджарая. На голову выше его.

Женщина улыбается, достает следующую «беломорину». Фабер потянулся за зажигалкой, но женщина быстрым движением выдернула откуда-то из-под мышки пистолет и приставила к его животу.

– Пук! – сказала она, прикусив зубами папиросу. – Шпагат, говоришь? Я могу пяткой припечатать в лоб вашего главного по музыке так, что он даже движения моей ноги не заметит. – Она притянула руку Фабера к себе и сжала. Фабер щелкнул зажигалкой, удивившись сильному и горячему прикосновению ее ладони.

Режиссер закатил глаза.

– Почему именно его? – Фабер отыскал глазами высокого нескладного звукорежиссера. В наушниках, с трагической грацией в движениях длинных рук, он слушал, закрыв глаза, музыку за пультом.

– Да он тут у вас один выше меня. Видный мужик. Ты же про шпагат спрашивал, отвечаю! А вообще, ребята, очень даже клево! Заводит. Что интересно, в Москве года два назад работала в органах одна умная и красивая молодка. Я тут полистала ваш сценарий, почти про нее! Кто у вас будет сидеть в конце творческой жизни? – спросила вдруг она, покусывая губу, чтобы сдержать неуемный смех.

– В каком смысле? – напрягся режиссер.

– Ну, я спрашиваю, кто на эту лажу деньги дает? Кто главный по бабкам?

– Я директор, – сознался после паузы Фабер.

– Ну тогда слушай. Твой писатель это писал, считай, с натуры. Про половые сношения с апельсином не знаю, но по ходу других действий точно – это она. Факты некоторые совпадают. Просекаешь, как говорит мой сын?

– Нет, не просекаю, – сознался Фабер.

– Да спроси у своего писаки, с кого он писал, найди ее, не трать время зря, ни одна актриса не сыграет тебе профессионалку, а тем более такую! – Женщина потрясла страницами сценария. – Мужиков завораживала, как удав! Она тебе и шпагат изобразит, и апельсинчиков нарожает! – Женщина закинула голову и засмеялась громко, от души. Фабер с режиссером в некотором оцепенении уставились на ее зубы.

Отсмеявшись, женщина из милиции поинтересовалась, где находится буфет. Фабер пошел с ней.

В буфете за деревянным круглым столиком режиссер «крутой эротики» Стас Покрышкин набрасывал сценарий. Фабер обрадовался Стасу, позвал его за стойку и заказал холодный чай с лимоном.

– Я пью и пью, – пожаловался Стас. – Не могу остановиться уже второй день.

Глаза у Покрышкина были воспаленные, на щеках – пятнами – румянец.

– Что у тебя?

– К Наталье финны приехали. Ревную.

– Слушай, к ней клиенты приезжают почти каждый месяц.

– Я каждый месяц ревную. Слушай, Клим, я фильм про нее снять мечтаю. Баню, первый снег на зеленой траве, а возле бани…

– Лавка, – перебил его Фабер, – на лавке бело-розовая женщина с косой, и ее бьют плеткой. Все это знают. Посмотри назад. Видишь женщину?

– Ну? – Стас откровенно рассматривал милиционершу, она подмигнула ему, отпивая из высокого бокала.

– Она из милиции. Очень необычна. Как ты думашь, если снять издалека ее и моего Данилыча. Она бьет его ногой в лоб. Сними, Стас, я его уговорю.

Покрышкин еще раз развернулся и внимательно рассмотрел женщину, провел ладонью по лицу, словно вытирая его.

– Кому снять?

– В архив сними, ну нравится мне такая сцена, понимаешь!

– Ты знаешь, Клим, по-моему, твой звук метра два ростом, ты уверен?..

– Она сама предложила дать ему пяткой в лоб.

– Что творится! – пробормотал Покрышкин. – Сплошной сюр. А кто тебе нос подбил?

– Я влепился мордой в руль.

Они сели за столик, помолчали. Фабер выпил чай.

– Слушай, – поинтересовался Покрышкин, – а что у тебя в мыльном павильоне делают с апельсинами? Я иду утром, а на лестнице два осветителя задницами на ступеньках!..

– Ты не поверишь, – попробовал усмехнуться Фабер и скривился, потрогав верхнюю губу, – я тоже сегодня купил два апельсина и пытался их раздавить на улице.

– На спор?

– Да нет. По сценарию у Велиса героиня давит промежностью апельсин. А очистить забыла. И Велис – ни в какую. Говорит, что очищенный апельсин – это убожество. А неочищенный – сексуальный символ. Когда же этот писатель изволит явиться?

– Что-то мне это напоминает, – кивнул головой Стас.

Женщина, офицер милиции, тащит к ним сопротивляющуюся главную героиню. Лидочка отталкивет ее и уже слабеет ногами.