Однажды женщина решила спрятаться от Бога. Она сыграла в прятки со смертью и нашла место, куда уходит жизнь, покидая тело. И Бог не смог найти ее. Тогда мужчина сказал, что сам найдет женщину, и этим обидел Бога.

Женщина не найдена. Мужчина наказан. Его распяли: Богу – богово. Первой стала на колени у креста Спрятавшаяся и поклялась, прикасаясь поочередно к своему телу сложенными щепоткой пальцами, что ее голова, живот и руки никогда не забудут Ищущего, а ноги ей нужны свободными.

Ангел Кумус. «Книга о женщинах, мужчинах, детях, животных и богах»

Глава пятая. «Как Бог потерял женщину и поссорился с мужчиной»

…дело упрощается в том смысле, что женщины существуют только двух видов. Их классификация не требует особых исследований, подбора терминов и условного определения. Поэтому в отношении мужчин, разнообразие которых говорит как о высокой организованности, так и о примитивном начале, можно применить простейший способ классификации. Для удобства и привлечения воображения тех женщин, которые относятся к Утешительницам (Плакальщицы более игривы и самостоятельны в своих фантазиях), обратимся к миру животных и начнем с особей благородных, но слабых.

К примеру, Бык …

Я перевожу solace, pleasure и comfort как удовольствие. Женщину, обремененную в рукописях такими определениями, смело называю «получающей удовольствие». Ким требует конкретики, одного слова, он терзает меня по телефону больше часа, к одиннадцати вечера я сдаюсь, потому что под ложечкой начинает подсасывать: я жду Су. Я соглашаюсь поменять «удовольствие» на «утеху» и выдавливаю из себя благодарственное бормотание. Скрепя сердце я черкаю на листке сначала одной линией, потом раздраженно замазываю «получающую удовольствие», пока бумага не продирается насквозь, и пишу сверху этой дыры… «Думайте, милочка. Это же естественное слово, оно такое русское, такое родное». Ладно. Сomforter или concoler будет утешительница. Вместо поздравления – в трубке вздох облегчения. Но второе определение не идет. Я почти жалею, что согласилась переводить этот бред. На том конце телефонного провода натужно и нервно дышит в трубку восьмидесятитрехлетнее тело, в судорогах бессонницы проклиная нерадивую ученицу.

– Ким, я тебе утром скажу.

– Вы счастливы, имея возможность определять свое творчество принадлежностью к времени или погоде!

Мне некогда вдумываться в его иезуитский бред, я вздыхаю и говорю, что просто жду человека. Он тут же обыгрывает мое раздражение и заводит разговор минут на десять о том, почему неизвестный нам автор так примитивно разделил женщин всего на две категории. «Одну из них мы выстраданно перевели, а вот вторая вам пока не дается».

– Ким, я, правда, нервничаю. Я ждущая Утешительница.

– Побойтесь бога! – кричит он в трубку, – You a cheat!

Нашел плутовку! Бросил трубку без затяжной церемонии прощания. Я подхожу к окну и смотрю в теплую ночь. Далекие цепочки огней с нанизанными кое-где светящимися высотками. Weeping cheat… – to mourn… Плутовка-плакса, плачущая бестия. Пять минут первого. Ключ в замке. Она пришла.

– На улице идет маленький дождь. Я принесла молоко. Что ты переводишь? Это Ким дал? Поедешь со мной, у меня встреча? Кто это – Утешительница? – Су садится у стола и не собирается снимать плащ.

– Та, кто помогает получать удовольствие. А как ты назовешь одним словом плутовку, которая плачет по ком-то?

– С помогающей получать удовольствие переведено не очень верно. Чересчур прилично получается. Утешительница – это что-то строгое, набожное.

– Ким так хотел. Он выдавил из меня это слово.

– Плакальщица.

– Что?

– Плутовка, которая по ком-то плачет, – Плакальщица. Нанятая рыдать у могилы.

Пока я, бессмысленно таращась в пространство, соображаю, почему это я не «получающая удовольствия» – по Киму, – а «рыдающая у чьей-то могилы плутовка», Су монотонно развивает тему, кроша в вазочке тончайший сухарик черного хлеба. Я перебиваю ее:

– А к какой категории ты бы причислила меня?

Су смотрит оценивающе, качает головой, словно не соглашаясь с навязанными условиями игры, и интересуется:

– А еще кто есть?

– Больше никого. Женщины по Кумусу делятся только на две категории, – я киваю на листы возле пишущей машинки.

– Когда он жил, этот Кумус?

– Ким сказал, что Кумус вечен, а книга его по фактуре бумаги, способу обработки кожи и архаичности языка относится приблизительно к семнадцатому веку.

– Ты, конечно, не Утешительница, это понятно, – Су оценивающе оглядывает меня и чуть улыбается. Я поплотнее заворачиваюсь в халат. – Но насчет Плакальщицы – не знаю, не знаю. Пойдем со мной.

– Не пойду.

– Пойдем, ну пожалуйста. Ты должна его увидеть.

– Покажи, что у тебя в сумочке.

Су вздыхает, опускает длиннющие ресницы и почти с наивным удивлением вытаскивает из сумочки пистолет.

– Мать, ты совсем опухла от пьянства? – Я смотрю на оружие с каким-то мазохистским удовлетворением, честно говоря, мне не понравились ее расширенные зрачки, я надеялась всего лишь на легкий наркотик. – Ну и как ты это объяснишь?

– Необходимостью самообороны.

– С чего бы?

– У меня в квартире поставили микрофоны. Я точно знаю когда. Когда Дални приехал в первый раз. Если бы это были родные служаки из органов, они бы волоком утащили меня в контору и все бы выведали и так. Получается, что это сделал либо сам Дални, либо люди, от которых он прячется. Я хочу, чтобы ты его увидела. У тебя интуиция.

– Сколько раз тебя задерживали?

– Два.

– Предлагали сотрудничество?

– Нет.

Я меряю шагами комнату и крепко стискиваю зубы, чтобы не заорать на эту идиотку с лицом заблудившегося ангелочка.

– Знаешь, – выцеживаю я из себя медленно, – в каком разделе скорей всего лежит твое досье?

– Знаю. Тунеядство.

– Валютная проституция!

– Будешь читать мораль, или прокатимся? Тут недалеко, посмотришь на него.

Я сбрасываю халат и выкидываю все с полки на пол, расшвыривая нижнее белье по комнате.

– Похотливая сучка… – шепчу про себя. Я давно поняла, что Су делает это всегда, везде и с самыми немыслимыми представителями мужского рода.

– А ты фригидная жирафа, – Су собирает с пола трусики и колготки и запихивает их на полку.